Самозванка

— И что случилось в прошлом году? — нетерпеливо перебила гостя Юлька.

— Наши ученые сумели доказать возможность переноса матрицы сознания в прошлое. — Шешковский говорил спокойным, размеренным тоном, словно читал лекцию. — В рамках проекта был собрано соответствующее оборудование и начался поиск добровольцев.

— То есть, теперь любой желающий может оказаться в прошлом? — уточнила девушка.

— Нет… — гость удручено покачал головой. — Далеко не любой.

— По каким критериям велся отбор? — Денис приподнялся с подушки.

— Сложно объяснить… — Шешковский замялся на секунду. — Я не ученый. Если говорить образно, то… представьте себе компьютер, подключенный к сети Интернет. Так вот это подключение есть у единиц… у одного на миллион. И есть еще одна проблема, — он замолчал, испытующе оглядывая собеседников.

— Не у всех подходящий трафик? — с усмешкой спросил Денис.

— В точку! — левая бровь посетителя изумленно взметнулась вверх. — Можно сказать «ошибка подключения». Испытателей просто выбрасывает обратно, в наше время. Они успевают заметить лишь смутные образы, какие-то расплывчатые пейзажи… даже не могут определить, в чьем теле они оказались.

— А в моем случае? — серьезно спросил Денис.

— А в вашем случае… и в случае с Юлией Васильевной… — гость принялся сосредоточенно оттирать какое-то пятнышко на тщательно отутюженных брюках. — У вас, если так можно выразиться, безлимитный трафик. — Подняв измученный взор, он пояснил: — Пока вы находились без сознания, аппаратура зафиксировала всплеск небывалой активности… словно вирус, крадущий информацию.

— В прошлое? — на всякий случай уточнил Денис. Шешковский молча кивнул в ответ.

— В какой век?

— Предположительно — в восемнадцатый.

— А почему вы не обратились ко мне еще год назад?

— Мы проверяли вас, — нехотя признался директор СВР. — Вы даже на роль испытателя не подходили… до покушения в метро.

— Значит, это был не теракт? — быстро спросила Юлька. Гость отрицательно покачал головой.

— На каком-то этапе произошла утечка информации.

— И кто наш противник в этих реалиях? — взяв стакан апельсинового сока с прикроватной тумбочки, Денис сделал жадный глоток. Горло внезапно пересохло — вкус показался мерзким.

— Все, — коротко ответил Шешковский. — Миром правят корпорации. Государства выживают. Голод, разруха, войны.

— Весело живете.

— Вашими стараниями. Денис виновато хмыкнул — упрек был более чем справедлив.

— А если я откажусь?

Уточнять, в чем заключается предложение, он не стал — все было ясно и без слов.

— Ваше право, — гость с показным безразличием пожал плечами. — Некоторая часть от вашей империи сохранилась — теперь вы вполне обеспеченный человек. Бумаги на наследование вам оформят без проволочек. Будете жить в свое удовольствие. Есть настоящее мясо каждый день и… даже рыбу сможете себе позволить раз в неделю… — едко усмехнувшись, он добавил: — Вот только речную, тем более ручейную я вам не обещаю — их не осталось. Не приживаются они в наших водоемах.

Облизнув языком губы — неприятный привкус от сока сделался еще острей — Денис зябко повел плечами. Перспектива питаться обещанной рыбой его не прельстила — еще свеж был в памяти вкус нежнейшего волжского осетра, отличавшегося даже от своего собрата двадцать первого века. Собрата второй свежести. Чего же ждать от нынешних?

Ну что ж, сам натворил — сам исправляй. Ладно, ему не привыкать. Сделаем еще одну попытку.

— Хорошо, — охрипшим голосом промолвил он. — Лишь бы хуже не сделать.

— Хуже некуда, — отстраненно поведал гость.

— А как я найду источник, к которому уходила информация?

— Думаю, что это не составит вам особого труда. Гость смотрел внимательно и серьезно. Ждал.

— А нельзя… историю там подучить, технологии какие-нибудь? — Денису вспомнились все его мытарства с внедрениями.

— С тех пор, как вы пришли в сознание, ваш канал сужается буквально ежеминутно, — поморщился Шешковский. — Дорога каждая секунда! Наступило молчание.

— Я с тобой!

Тон, которым это было сказано, не сулил ничего хорошего. Ни новоявленному скитальцу по временам, ни тем паче совратителю от имперской разведки. Спорить в такой ситуации было бесполезно — Денис это знал еще по позапрошлому веку.

— Искренне признаюсь — я сам хотел вам это предложить, Юлия Васильевна, — мягко улыбнулся Шешковский.

— А как мы с тобой встретимся? — Денис почесал в затылке.

— Захочешь — найдешь! — отрезала Юлька.

— А если ты вселишься в тело каннибалки племени Мумбо-Юмбо? — попытка возразить все же последовала. Очень слабая и очень неуверенная. Юлька плотоядно облизнулась.

— Значит, исполнится мое самое сокровенное желание!

Она не шутила — многострадальное ухо подтвердило это тотчас, отозвавшись привычной болью от привычного укуса.

***

— Держи! — тяжелый нож с костяной рукоятью воткнулся в землю, зацепив острием краешек мокасин. — Умри как воин, презренный трус!

Глумливая ухмылка озарила суровое лицо вождя оджубеев. В глубине души он торжествовал: этот сын гиены и лисы посмел отказаться от его дочери? От красавицы, чей лик сравним с молодой луной, а гибкий стан подобен тонкой осине. Что возомнил о себе нечестивый сын пришлой миниконжу и беглого капитана французской армии?

— Великий Отец справедлив в своем милосердии! — скрипучий голос всколыхнул вершины вековых сосен. — И дает тебе последний шанс. Совет старейшин приговорил тебя к изгнанию, но ты должен кровью искупить свою вину. Позор пал на славный род. Твоя трусость стоила жизни трем храбрым воинам и их скальпы украшают ныне пояса шакалоподобных пауни. Сражайся или умри позорной смертью… — переведя дыхание, вождь оглядел круг воинов-оджубеев.

— Кровь бледнолицого убила в тебе дух Предков, — шамкающий лай морщинистого шамана резко контрастировал с напряженным молчанием. — Ты всегда был чужим среди нас, Сладкий Язык. Твоя кожа бледна, а душа темна, как осенняя ночь… Это твоя последняя битва — в племени нет места для тебя. Твой конь заждался тебя — победи в схватке и ты свободен.

На лицах индейцев мелькнули улыбки — соперник презренного труса не имел себе равных в поединках.

— Умри как воин, Сладкий Язык! — вождь ударил в бубен.

Не было в глазах воинов сочувствия и жалости. Не было и состраданья. Лишь девичьи груди вздохнули с огорчением, да томные сердца наполнились неизбывной тоской. Не слышать им больше песен и сказаний, не смотреть в прекрасные серые глаза с пушистыми черными ресницами. И никогда более нежная рука бледнокожего индейца не скользнет мягкой норкой по изгибам стройных тел. И не шепнет на ушко ласковые слова. Никогда.