Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
Шрифт:
– Это уж точно, - сказал Сапожников.
– Глупей меня еще поискать. Давай разговаривать на близкие нам темы, а то мы запутаемся. Вот скажи, может пьеса состоять не из героев, а из прохожих?
– Легче надо жить, легче, - сказала Неля.
– Я знаю, - сказал Сапожников.
– А как это сделать?
– Ха-ха, - сказала Неля.
– Надо б лампочку повесить, денег все не соберем.
– Пошли купим завтра белые кепки, - сказал Сапожников.
– А то у нас мозги расплавятся.
– Я стройненькая, - сказала она.
– Мне кепка пойдет. Ты знаешь, у меня такое состояние, мне музыку нужно.
За их спиной
А чтец тут же им читает Пастернака, а потом Аверченко. О дураках.
– Они считают, что я чокнутая, а я не чокнутая.
А Сапожников взял ее за руку и сказал погромче:
– Идем, мартышка… им до тебя еще расти и расти. Они всего лишь слегка начитанные… А ты дикий зверек. Они живут чужим умом, а ты своим. Ты необработанный алмаз. А они обкатанные, как голыши на берегу. Из них только узоры на стадионе делать.
После этого часть людей стала относиться к Сапожникову плохо, а часть - хорошо.
И, естественно, ему нравилась эта, вторая часть. Особенно Сапожникову понравилась спина одного дядьки, потому что хотя тот и стоял к нему спиной, но с явным одобрением прислушивался к его тираде. Дядька обернулся и оказался профессором Филидоровым.
Глава 29
ГЛИНЯНЫЙ КОТ
Профессор Филидоров не любил проводить отпуски в доме отдыха. Там расписание, четыре раза в день и столовая в одно и то же время. А потом вокруг клумбы ходить в компании и все время быть интересным. И рассказывать иронические байки из поездок по чужим территориям. Ну, знаете эти разговоры: "Помнится, когда я был в Поукипсси… Или нет, это было в Майами-Бич… Простите, это было в Монте-Карло…" Или "Помню один вечер в Париже… Все было очень просто - я, Пикассо, томик Гейне, легкое вино…" И еще профессор Филидоров страдал на секс-фильмах. Из-за голых актрис. И думал про их мужей. А Венера Милосская нравилась ему, потому что была толстая. А как признаешься?
И еще сувениры. Никто из его коллег не купил бы на рынке глиняного кота. Разве что под пыткой. Бесформенный серый кот с розовым носом и щелью на спине. Это низкий вкус. Другое дело глиняный кот с мексиканского рынка. Это высокий вкус. А так как иностранный коллега не покупал котов у себя на рынке, а гонялся за ними в Москве, то высота вкуса была прямо пропорциональна расстоянию до рынка. Вкус шел на километры. Ну, и так и далее - как говорил Сапожников.
Но отпуск есть отпуск. А на даче жена, дочь, гости жены, гости дочери, гости гостей и другие гости. Поэтому профессор Филидоров снимал частным образом комнату в курортном месте, сговаривался с хозяйкой о еде и считал дикарями тех, кто так не поступал. А как организовать орду отдыхающих, профессор Филидоров не знал. В конце концов, каждый устраивается как может, если ищет уединения. …Сначала на пляже он встретил физика, который вернулся из Швеции. Выпили саперави.
– Миин скооль, дин скооль, але вакра фликуш скооль, - сказал физик.
И профессору Филидорову было
стыдно. Он не знал этого тоста и за что пьют.Оказалось, что пьют за девушек. Физик сказал:
– Тут на пляже есть наши.
И опять Филидоров не знал, кто эти наши. Он уже сам не помнил, в скольких местах он консультировал. Потом подошли трое наших с восклицаниями:
– Профессор! Отлично!
Они все были в плавках.
– Сегодня День шахтера. Надо отметить!
Ага. Это шахтеры.
– Сапожников тут… Вы знакомы?.
Профессор Филидоров дал им адрес своей хозяйки. Он жил на втором этаже, и в три стороны было видно море. Каменистая улочка вела вверх к его дому, а над ней зелень, зеленый навес листвы. Свет, тень, живое и каменное.
Профессор Филидоров нес авоську с сухим вином и печеньем. Посидим тихонько у распахнутых окон. Будем дышать морем, пить сухое вино, глядя на луч пурпурного заката, а потом на большое лунное море.
Не постучавшись, вошли два незнакомых парня с лицами гангстеров.
– Здесь День шахтера?
– спросили они.
– Здесь… Но… - сказал Филидоров.
Парни внесли ящик водки и два ящика пива, поставили у стены рядом с двумя филидоровскими "сухонькими".
– Мы за закуской, - сказали они.
И ушли.
Профессор Филидоров похолодел. Он выглянул в окно. Много людей поднимались вверх по улице. Они размахивали руками и показывали на профессора. Они шли к нему.
Потом, перекрывая пение Нели, рев голосов и вой магнитофона, шахтер с лицом артиста Бориса Андреева и фигурой Ильи Муромца воскликнул:
– Надо выпить за самого старшего среди нас шахтера! Профессора Филидорова!
– Я не шахтер… - стеснительно сказал Филидоров.
– Не верьте ему, - сказал Сапожников.
– Он шутит.
– Ура!
– крикнули все.
Кроме Сапожникова - абсолютно незнакомые лица. Ни "швед", ни трое "наших" в плавках так и не появились.
Со двора два гангстера подносили шашлыки, дым поднимался, как при казни еретика Джордано Бруно, и профессор Филидоров уже не боялся хозяйки, он боялся дружинников. И жителей города.
– Ты хороший человек, - говорил ему Илья Муромец.
А Добрыня Никитич доливал ему в бокал пиво:
– Запей… Хорошо будет.
– Я не пью, - говорил Филидоров.
– Только один шахтер не пьет, - говорил Алеша Попович.
– памятник на министерстве.
– Я не шахтер, - все более весело говорил Филидоров.
– Он шутит, - говорил Сапожников.
И профессор Филидоров уже ничего не боялся.
Только одни раз он испытал чувство ужаса и паники. Это когда все, и он с ними, оглашая ночь песнями, спускались вниз к морю и в нижнем конце улицы увидели слепящую фару и услыхали треск милицейской коляски. Пропало все. Доброе имя, уважение общественности.
Гости окружили патруль. Профессор отчаянно и благородно выступил вперед.
– Я профессор Филидоров… - сказал он.
– А это мои ученики…
– Потише, граждане, - сказал милиционер.
– Поздно уже.
С песней: "А кто твой муж, гуцулочка? Карп-аты!.." - гости двинулись в дом отдыха. А профессор Филидоров, Сапожников и тихий человек, которого все шахтеры называли Аркадий Максимович, сели возле тихого моря на теплую гальку. Последней подошла Неля.
– Стыдуха, - сказала Неля.
– Ну прямо стыдуха.