Самые скандальные треугольники русской истории
Шрифт:
Курортная жизнь сразу перестала быть скучной. Он дарил даме цветы, сопровождал ее на лечебные процедуры, катал на лодочке. Летал, в общем, на крыльях повзрослевшего ангелочка, ставшего мужчиной. А ханжа-тетушка записывала в дневнике, ставшем позже летописью Александра Блока. «Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика. Он, ухаживая, впервые пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно». Не могла же она написать «мы с Алей удачно провернули операцию «Мальчик теряет невинность».
По всем законам жанра курортный роман столь разновозрастных партнеров получить развития не мог. Но получил. Опытная женщина неожиданно для себя влюбилась. По ее настоянию они продолжили встречаться в Петербурге и встречались, а также переписывались еще года полтора, пока все не угасло само собой.
Певец Прекрасной Дамы совсем не был
Синеокая, Бог тебя создал такой.
Гений первой любви надо мной,
Встал он тихий, дождями омытый,
Запевает осой ядовитой,
Разметает он прошлого след,
Ему легкого имени нет,
Вижу снова я тонкие руки,
Снова слышу гортанные звуки,
И в глубокую глаз синеву
Погружаюсь опять наяву.
Осенью 1919 года, когда Одессу еще занимали деникинцы, в местную психбольницу поступила нищая больная старуха. В городе она оказалась в поисках дочери, с которой ее разлучила Гражданская война. Когда ее старое пальто отправили на санобработку от платяных вшей, санитарка нащупала какие-то бумаги, зашитые в подкладку. Она понадеялась на деньги (хотя какие в 1919 году надежные деньги?), но там оказалось нечто поинтереснее – двенадцать старых писем Александра Блока. Образованный и знающий поэзию доктор познакомился с больной, и выяснилось, что она та самая Ксения Михайловна Садовская. Самое интересное, что она юного Сашу помнила как главную любовь своей жизни, но его стихов никогда не читала. Представляете потрясение женщины на седьмом десятке, узнавшей, что ей посвящен целый цикл стихов!
Сами Александр и Любовь, а следом и все исследователи жизни и творчества Блока считали временем начала их высокочувственных отношений удобную дату 1 августа 1898 года. В отличие от миллионов или, говоря словами Блока, «тьмы, и тьмы, и тьмы» обычных пар, чья история началась на танцульках, на пьянке в общежитии, у этой – на любительском спектакле. Приехал Саша в Боблово из Шахматова на своем коне Мальчике и предложил Любе и другим жившим и бывавшим в доме молодым людям поставить «Гамлета». А чего там мелочиться… Правда, после первых репетиций поняли, что уж слишком замахнулись на Вильяма нашего, и решили поставить несколько сцен из пьесы. Гамлета играл Александр Блок, Офелию – Любовь Менделеева.
Все по-настоящему. Освободили от сена большой сарай. Деревенские мужики соорудили сцену, гримуборные, скамейки зрительного зала. Установили свет, занавес, сшили костюмы. На единственном спектакле собралось около двухсот зрителей во главе с Дмитрием Менделеевым и Андреем Бекетовым. Пригласили даже мужиков, участвовавших в подготовке, с женами. Говорят, Блок блистал в своей роли, несмотря на семнадцатилетний возраст, а Люба – не очень. При этом ей предстояло стать профессиональной актрисой, а Блоку – лишь артистично читать со сцены свои стихи. Так что «Я – Гамлет. Холодеет кровь…» поэт написал с полным на то основанием.
Но главное было другое. В конце жизни, в 30-е годы Любовь Дмитриевна написала главное сочинение своей жизни – книгу «И были, и небылицы о Блоке и о себе». Многие этой информации не поверили. Поэты, конечно, странные люди. Но не до такой же степени. Но, видимо, в воспоминаниях Любови Блок-Менделеевой больше былей. «Мы сидели за кулисами в полутьме, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног… Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, мы были ближе, чем слова разговора. Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим «романом» первых лет встречи… Как-то вышло, что мы ушли с Блоком вдвоем, в кутерьме после спектакля, и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи… Даже руки наши не встретились, и смотрели мы прямо перед собой».Они, точнее, один Александр Блок словно по наитию смоделировал тогда их отношения по известному образцу. У Гамлета с Офелией, как мы помним, все ограничилось беседами, монологами и уголовщиной. У Александра и Любови в основном тоже. Только без кровопролитий.
Тогда же Блок влюбился в эту давно знакомую девушку. Благодаря чему то, чем он прежде просто баловался, превратилось в главное дело его жизни – стихосложение. Девушка стала его музой. Стихи начали писаться один за другим. Стихи так себе:
И вдруг звезда полночная
упала,И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и это повторяло:
«Зачем, дитя, Офелия моя?»
И стихи прекрасные:
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Все в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, – тоскуя и любя.
Только сделав Любу возлюбленной в духовном смысле, он еще зачем-то на ней женился, совсем не стремясь к физической близости. И начались годы мучений. Но не сразу. Если нормальные люди занимаются предварительными ласками, то эти занялись предварительными муками.
Любовь и Александр продолжали иногда встречаться в Петербурге. А через пару месяцев она записала в своем дневнике: «Мне стыдно вспоминать свою влюбленность в этого фата с рыбьим темпераментом и глазами». Из уважения к отцу Блок поступил в университет на юридический факультет. Тот постоянно посылал сыну денег. Прошла зима, настало лето. А значит, Люба и Саша снова оказались по соседству, в Боблово и Шахматово. Снова ставились любительские спектакли, где оба участвовали. Но почему-то никаких новых попыток соприкоснуться руками.
В 1900 году Любовь поступила на Высшие женские курсы. У нее начались какие-то мимолетные увлечения. У него… Неизвестно, какие увлечения были у него, кроме одного. Публичные дома он посещал. После чего лечился. Но об этом позже. В марте 1901 года чувства неожиданно вернулись к Блоку. И он пишет такое непонятное стихотворение.
Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.
Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным
Переполненной земли.
Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм —
Пять стенаний сокровенных,
Но ужасней – средний храм —
Меж десяткой и девяткой,
С черной, выспренней загадкой,
С воскуреньями богам.
Все объясняется тем, что на рукописи со стихами имеется набросанный автором чертеж. Он случайно увидел Любу на Васильевском острове и пошел за ней, стараясь, чтобы она его не увидела. Некоторым влюбленным нравится поиграть в шпионов. Пять изгибов – это пять улиц, которые они прошли по дороге к курсам.
Они снова стали встречаться. Блок начал бывать у Менделеевых, общаться с мамой, сестрами. Блок вообще иногда, особенно в молодости, бывал говорлив на культурные темы. Чем старше, тем больше старался отмалчиваться. Визиты Блока радовали и маму, и дочку. Любе уже девятнадцать лет, и в ее дневнике чувствуется тревога об уходящем времени. «Я стала с нетерпением ждать прихода жизни. У всех моих подруг были серьезные флирты, с поцелуями, с мольбами о гораздо большем. Я одна ходила «дура дурой», никто мне и руки никогда не поцеловал, никто не ухаживал».
Летом общение продолжается в известных местах средней полосы. И только тогда Люба узнает о Блоке главное. Он пишет стихи. И даже пытается их напечатать. Об этом он позже писал в своей автобиографии. «От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи, Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он редактировал тогда «Мир Божий». Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете Бог знает что творится!» – и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах».
Блок ошибся на год. Волнения и даже забастовка студентов и некоторых преподавателей случились в Петербургском университете в 1899 году. Сам поэт не принял в этом никакого участия, за что товарищи даже пытались подвергнуть его бойкоту. Вот всегда так. Сиюминутное кажется важнее вечного. Хотя великое стихотворение «Гамаюн» могло вполне сойти и за революционное.
На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных…
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых…
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..