Самый бешеный роман

В этот момент я витала где-то в небесах и не верила своему счастью. Мне казалось, что в своем лабиринте сна я наткнулась на самый лучший, который только можно придумать, что он сейчас оборвется и я снова увижу радужный дурацкий плакатик: «Дорогая, просыпайся, тебя ждут великие дела!» Однако этого не происходило (наверное, снова не могу найти выход).

Пока мы ехали, я находилась в полуобморочном состоянии, поэтому даже не помню, о чем мы с ним говорили, но то, что мы разговаривали, – это точно. Я еще чем-то насмешила его, это я помню, потому что теперь знаю, как он заразительно смеется. В себя я пришла, когда машина остановилась у моего дома. И тут произошло такое! Такое! Короче говоря, именно в эту минуту я напрочь забыла о восьмом, девятом и десятом пунктах, то есть «не терять самообладания, соблюдать дистанцию и не вешаться на шею». Но если честно, я в этом совершенно не виновата. Хотя, наверное, приличная девушка принялась бы отбиваться – вот мой просчет, моя ошибка.

Итак, когда машина остановилась, он посмотрел на меня очень серьезно и внимательно – и вдруг как накинется на меня!

Он буквально вдавил меня в дверцу и… поцеловал. Поцелуй этот был таким долгим, таким неожиданным, таким непохожим на все предыдущие, будто я вкусила приторного, ароматного меда, отчего вся онемела и чуть было окончательно не потеряла рассудок.

Нет, никакого просчета и ошибки с моей стороны тут не было. Ну какая бы девушка стала отбиваться? Только ненормальная.

Я сидела совсем отупевшая, мимо проходила какая-то старуха в зимней шапке и остановилась посмотреть, как мы целуемся. Мне стало не по себе. Старуха отвела от нас мутный взгляд, плюнула и пошла дальше.

– Может, подниметесь ко мне, донесете книжки? – сказала я – вот здесь я точно потеряла самообладание и определенно стала вешаться на шею. Зря это. Очень напрасно.

Книжки-то он донес, но домой ко мне так и не зашел – сказал, что поедет в редакцию посмотреть на пожар, а мне позвонит как-нибудь на днях. Да уж, позвонит! Он потерял ко мне всякий интерес, как только я пригласила его к себе. Теперь он считает меня доступной и совсем не таинственной. Все рухнуло в одну секунду! Столько сил было затрачено, чтобы хоть как-то обратить его внимание на свою скромную персону, а потом все испортить! Правильно все говорят, что я чокнутая! Но зачем же он меня тогда поцеловал?..

* * *

У меня и у Икки все было просто ужасно – хуже, кажется, некуда.

Я целыми днями ждала звонка Кронского и не могла выйти из дома, потому что дала ему только домашний телефон – тогда, в машине, вдавленная в дверцу, я совсем забыла, что у меня есть мобильник. Я старалась ни с кем не разговаривать, боясь, что он позвонит, а у меня будет занята линия. Я мылась в душе с открытой дверью под тонкой струйкой, опасаясь, что не услышу звонка. И вместо того чтобы писать роман об убийстве на рассвете, я подолгу сидела и гипнотизировала телефон, так, что глаза от напряжения становились красными. Мне казалось, что таким образом я телепатически передаю свое желание – свою энергию любви. Но эта энергия почему-то передавалась всем, кроме моего героя.

Периодически звонил Женька и, успокаивая меня, гнусавил в трубку:

– Ну что ты сидишь, как затворница! Пошли хоть по магазинам прошвырнемся, к лифчикам приценимся.

– Ни за что! – категорично кричала я.

– Не понимаешь ты психологию мужиков, – назидательно говорил он. – Вот если он позвонит, а тебя дома нет, это его заденет, заинтригует. И у него появится спортивный интерес до тебя дозвониться. Азарт, понимаешь?

– Ни за что! – стояла я на своем, хотя знала, что Овечкин прав на сто процентов.

Пульхерия звонила не так часто – ее всецело поглотил роман с анестезиологом. Родители у нее были в отъезде (ребро Гоголя, судя по всему, все еще не найдено), и мне даже казалось, что Пулька заразилась от него (как бы это получше выразиться) – короче, стала вся какая-то непонятная и туманная, точно страстная любительница опиума. Я решила, что она наконец-то влюбилась, а когда сказала ей об этом – туман мгновенно спал, и она закричала, что никогда и ни в кого не влюбится.

Последний звонок Пульки сразил меня наповал. Она сообщила мне потрясающую новость и попросила никому не говорить под страхом смерти. Однако уже к вечеру эту новость знали все члены нашего содружества, хотя я к этому не приложила ни малейшего усилия. А новость была такова: Анжелка Поликуткина (в девичестве Огурцова) опять была беременна и собиралась рожать. Пулька намекнула ей на аборт, но та взревела в религиозном экстазе:

– Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь!»

Но на самом деле все было куда приземленнее высоких «православных принципов». Дело в том, что Анжела с Кузей прописаны в хрущевке, которая не сегодня завтра пойдет на снос, и ей просто необходим еще один ребенок, чтобы получить квартиру побольше.

Икки звонила чаще всех. Ее положение, пожалуй, было еще хуже моего, несмотря на то что кандидоз она с горем пополам вылечила. Самым ужасным была травля в аптеке. Помимо того что ее депремировали, ей еще объявили бойкот. Но бойкот этот был какой-то странный – только на пятьдесят процентов. Сотрудницы скупо разговаривали, если им было от нее что-то нужно, но когда подходило время обеда и Икки просила подменить ее, этого никто не слышал – будь то Кургузая, Вонючка, Обезьяна, Дуся или Женщина с монголоидной внешностью и злыми глазами. Они делали вид, что или страшно заняты, или вдруг разом все оглохли и ослепли. Одним словом, в такие минуты Икки превращалась для них в человека-невидимку. Но стоило ей только выйти из подсобки, нет – не так – она даже не успевала выйти из подсобки, как за спиной слышался гнусный шепоток, напоминающий змеиное шипение: «Алкоголич-ч-чка подз-забор-рная. А с-с виду так-кая прилич-чная, так-кая тих-хоня. И не подумаеш-шь… Было бы кому работать, не задумываясь уволила ее по статье!» Последняя фраза говорилась уже во весь голос, потому как женщина с монголоидной внешностью и злыми глазами думала, что Икки давно стоит за прилавком и ничего не слышит. Но не тут-то было! В конце концов Иккино терпение лопнуло: она без разрешения покинула свой пост, села в уголок и написала заявление об уходе. Это ее действие произвело неописуемый эффект на коллектив аптеки «Лекарь Атлетов»:

– Да как ты можешь! Мы тебя не отпустим!

– У нас и так кадров не хватает!

– Уже начались простуды, скоро грипп пойдет! Как мы тут справляться-то будем?!

– Ищи себе замену!

Тогда Икки, которая умеет очень долго терпеть, взорвалась подобно атомной бомбе.

– При взрыве освободилось огромное количество ядерной энергии, – констатировала она, забежав ко мне вечером. – Взрыв вызвал большие разрушения и огромные человеческие жертвы.

А дело было так.

Икки вдруг впервые повысила голос и дала отпор всему этому осиному гнезду:

– Как я могу отсюда уйти? «Легко»! Не отпустите? Кишка тонка! Замену себе найти? Фиг вам! Как вы тут без меня справляться будете – мне наплевать! Кадров у вас не хватает? Конечно, где вы еще найдете такую дурочку, как я? Я здесь одна за голую зарплату работаю! И без премий, между прочим! А у вас тут у каждой свой интерес есть! Знаю я все ваши делишки. Вот поеду в офис и все расскажу!

О чем конкретно собиралась поведать Икки в офисе, ни Вонючка, которая отрывала подарочные трусики от упаковок с памперсами, ни Кургузая, которая постепенно вывозила аптечную мебель перед грядущим ремонтом «Лекаря Атлетова», ни Дуся, которая отпускала снотворные таблетки за взятки, ни Обезьяна, которая консультировала народ о совместимости и несовместимости препаратов, выуживая дорогие подарки с населения, ни женщина с монголоидной внешностью и злыми глазами, которая вовсю спекулировала учетными препаратами, не знали. И поэтому все они очень даже испугались. Заведующая со злостью подписала заявление, и началось недельное мытарство Икки.

ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ

Получить расчет и уволиться из «Лекаря Атлетова» оказалось не так-то просто. Для начала нужно было получить «обходной лист», который должны были подписать все сотрудники осиного гнезда – мол, претензий не имеем в том смысле, что Икки не воровка. Подписать его якобы забыли, и Икки принялась добросовестно «обходить» те пункты, которые были указаны в листе.

Она, как нормальный человек, отправилась в офис за трудовой книжкой и расчетом. Проторчав там целый день, узнала, что никто ей ничего не даст, пока она не отвезет спецодежду на окраину города.

На следующий день Икки поехала на окраину города, однако спецодежду не приняли, потому что в конторе забыли расписаться в обходном листе.

На третий день она снова поехала в офис. Попала в обеденный перерыв и битый час мерзла на улице, пока он не закончился.

– В том дворике, – рассказывала Икки, – ходят не люди, а сплошные толстые кошельки, набитые деньгами! А машины! Ты бы видела, какие у них там машины стоят!

В конторе ей сказали, что ничего не подпишут. Пусть едет в свою аптеку, чтобы получить подписи от каждого члена коллектива.