Самый длинный день в году

— Завтра ровно в девять часов и одиннадцать минут по Гринвичу передайте вот этот фрагмент из «Макбета» Вильяма Шейкспира, эсквайра по Лондонскому радио.

«The King hath happily received, Macbeth,

The news of thy success; and when he reads

Thy personal venture in the rebels' fight,

His wonders and his praises do contend

Which should be thine or his. Silenced with that,

In viewing o'er the rest o' the selfsame day,

He finds thee in the stout Normans ranks,

Nothing afeard of what thyself didst make,

Strange images of death»[1].

После небольшой паузы Борман добавил:

— Процитировать необходимо точно в том варианте, что я вам только что сказал.

Черчилль согласно кивнул головой. Он уловил нюанс — в тексте было изменено одно слово. Вместо норвежцы — норманны. Достаточно, чтобы понять, что этот фрагмент прозвучал неслучайно. Отпустив Бормана, он проанализировал беседу и убедился, что провел ее успешно. А все дело в правильной расстановке акцентов: вы сидите, ваш соперник стоит, вы молчите, он говорит. Дали выговориться — жмите до упора.

27 мая недалеко от Киля потерпел аварию английский самолет-разведчик Альбакор. Пилот выбросился с парашютом и сдался подоспевшему патрулю, которому предъявил опознавательный жетон СД. Вечером того же дня фюрер выслушал все нюансы требований гордых бриттов. Он был в бешенстве от того, что мирного соглашения с Лондоном пока что не будет. Слово джентльмена против слова джентльмена. Мальта… она блокирует любые успехи в Северной Африке, даже если мы доберемся до Суэцкого канала. И никаких иллюзий. Джентльмены нарушат свое слово, как только это станет им выгодно. Но… теперь можно было начинать поход на Москву.

28 мая в ежедневной газете далекого от всех войн города Берн было опубликовано частное объявление профессора археологии Леманна, который сообщал о том, что раскопки в Северной Дакии отменяются в связи с отсутствием финансирования проекта.

Черчилль получил сообщение об этой заметке в тот же день. Он был доволен. Британия была спасена. Теперь надо было приготовить речь, с которой он обратится к народу по случаю германского вторжения в СССР, до которого оставалось чуть больше месяца.

В Москве получили сообщение от кембриджской пятерки. С небольшим опозданием (примерно в двое суток) посол СССР в Лондоне передавал сведения о переговорах в Москву с дипломатической почтой. В радиограммах он всего дважды выдавал условные сигналы: о начале переговоров и об их принципиальном успехе. Это было действительно важно и срочно. Сталин был в курсе переговоров, в том числе и с участием Черчилля лично. Так что грядущие события никакой неожиданностью для него уже не были, да и быть не могли.

[1]

Король был счастлив получить известья

О торжестве твоем, Макбет; читая,

Как храбро ты сразился с супостатом,

Он онемел от внутреннего спора

Хвалебных слов с безмолвным удивленьем.

И, озирая дальше этот день,

Тебя он видит средь норманнских полчищ

Не устрашенным образами смерти,

Тобой же созданными. (В.Шекспир «Макбет», перевод М.Лозинского)

Глава 19

Глава девятнадцатая

Динамо крутить не будем!

Белоруссия. 26 мая 1941 года.

Гуго устало закрыл глаза. Мысли никак не давали забыться, заснуть, задремать, мысли, тяжёлые мысли. Самолет подлетал к границе. Его доставили в Кенигсберг прямиком из тюрьмы в Дортмунде, где он томился уже чуть более двух лет. Все говорили, что его должны были перевести в Заксенхаузен. Как он проклинал тогда день, когда отказался перебраться в СССР по решению партии. Старый спартаковец[1] и участник антинацистского движения, Гуго Эберлейн[2] в марте 1936 года был депортирован в Швейцарию. Вместо того, чтобы поехать в СССР, он выбрал нелегальное возвращение в Германию, куда перебрался под именем Мартин Альберт. Ему не надо было возвращаться в Зальфельд. Да, это был его родной городок в Тюрингии, где он хотел встретить Марка Уберхоффа, своего старого товарища. Тогда он сумел уйти от гестапо, но его усилия на нелегальной ниве закончились в конце тридцать восьмого года. В его прошлом была профессия печатника-литографа, а потом только партийная деятельность, до Швейцарии, где пришлось заниматься всем, чем только удавалось заняться. Ему надо было кормить семью, и он делал все, что мог. В двадцать восьмом он был среди сторонников более тесных контактов, координации и даже слияния с немецкими социал-демократами. Вместе со своими единомышленниками, в первую очередь, Йоном Витторфом, был обвинен в растрате партийных средств, исключен из ЦК КПГ[3] и ИККИ[4] как «примиренец». Зачем же он в тридцать восьмом вернулся в Германию? Хотел восстановить связи между разрозненными ячейками партии, которые сумели выжить после гестаповского разгрома. Кое-что ему удалось. Но очень мало по сравнению с тем, что он хотел сделать. Он сменил несколько тюрем, последняя — в Дортмунде. И теперь он должен был отправиться в СССР. Ему сделали предложение, от которого отказаться было невозможно: пообещали отпустить его семью, которую смогли обманом вывезти из Швейцарии, отправить в любую нейтральную страну и оставить в покое. Гуго выбрал Швецию. Сегодня перед полетом ему передали фотографию его семьи на фоне Общественной библиотеки Стокгольма. Очень приметное и известное здание с весьма узнаваемой архитектурой. Кроме экипажа Ю-52, в состав которого, несомненно, был представитель гестапо, на борту самолета никого не было, только он, Гуго Эберлейн, человек, везущий секретный пакет с посланием Гитлера Сталину. Этот документ был передан посланнику самим Рейнхардом Гейдрихом. Именно он гарантировал Гуго безопасность семьи. Верить гарантиям этого типа? Гуго не верил. Но это был единственный шанс спасти семью. Скорее всего, после смерти семья будет гестапо не интересна. Это был их шанс. В своей смерти «посланник фюрера» был уже уверен.

— Мы уже над Белостоком, это СССР! — сообщил Гуго один из членов экипажа. — Скоро будем поворачивать на Москву.

Гуго мотнул головой. Ему дали четкое задание — добиться встречи с наркомом Берия и передать ему пакет, в котором был еще один пакет — уже лично для Сталина. Что хочет Гитлер? Мир? Но войны ведь нет! Почему эта миссия настолько важна, что послание не хотят передавать по обычным дипломатическим каналам? Разве потому, что даже факт передачи послания хотят сохранить в тайне. Следовательно, он участвует в каком-то очень грязном деле. Настолько грязном, что ему наложили искусный грим, сделав лицо совершенно неузнаваемым. Ребята Гейдриха мастера на такие штуки. Очень неприятная история. Очень. И меня используют в ней вслепую. Правда, дают призрачный шанс выжить. Интересно, что мешает Сталину убрать его в Москве? Его былые заслуги? Сомнительно. Есть дела, в которых нельзя, глупо оставлять свидетелей. Ничего личного. Просто так надо. Перед полетом Гуго принял успокоительное. Он боялся летать самолетами. Настолько сильно, что провожающие выдали ему несколько таблеток сильнодействующего препарата. Лекарство эффективно сработало: посланник несколько раз зевнул, а потом заснул, чем вызвал саркастическую улыбку одного из членов экипажа, кому и надлежало «присматривать» за «камрадом» Эберлейном.

* * *

Москва. 26 мая 1941 года

Что стоит поставить несколько новых постов ВНОС там, где их не было, но там, где должен был пролететь этот самолет? При должной сноровке — ничего не стоило. А по протянутым проводам информация из дополнительных, контрольных постов ВНОС шла не в штабы ПВО соответствующего уровня, а ответственному сотруднику НКВД. Так что мы могли контролировать этот полет сами по себе, важно было выяснить, кто и как подсуетиться, обеспечивая безопасный перелет Ю-52. Именно так, во время этой операции и были вскрыты последние неизвестные нам настоящие агенты Абвера. Тот самый человек в НКВД, имя которого так долго оставалось неизвестным. Просто оказалось, что этот гражданин перешел в другую структуру и стал возглавлять 3-е управление НКО СССР (фактически, военную контрразведку). Наше внимание старший майор госбезопасности Анатолий Николаевич Михеев привлек тем, что в начале мая собрал материалы по так называемому «делу авиаторов», обвинив Рычагова, Смушкевича, Пумпура, Лактионова и еще ряд руководителей ВВС в халатном отношении к делу и обвинил их в сознательном вредительстве, работе на иностранные разведки. 24 мая эти материалы легли на стол наркома Тимошенко, о чем тот тут же поставил в известность товарища Берию. Очень аккуратно выяснили, что Михеев подготовил дело и против Кирилла Афанасьевича Мерецкова, которое собирался предоставить своему наркому в ближайшее время. Обвинения против Мерецкова были тоже более чем серьезные. В МОЕЙ реальности Мерецкова арестуют, будут очень жестоко допрашивать, а потом вынуждены будут отпустить. Очень аккуратно исследуя связи Михеева, мы выяснили его тесные контакты с генералом Климовских, который к тому времени был уже начальником штаба Западного особого военного округа и с генералом Кирпоносом, который командовал Киевским округом. Получалась интересная картина: из самых важных западных округов, на которые приходится первый удар, накануне войны Мерецкова убирают, Кирпонос и Павлов (благодаря Климовских) практически вне игры, а в Одессу округ торжественно едет штаб Московского округа с генералом Тюленевым во главе. Зачем? Чем Тюленев был лучше Черевиченко? В общем, интересный бардак создавался, и было впечатление, что создавался вполне целенаправленно. Плюс обезглавленное командование ВВС, новое еще не успеет войти в работу, что тоже плюсик в копилку врага. Надо учитывать, что Блицкриг просто невозможен без подавляющего превосходства в воздухе! Интересная картина получалась, не правда ли? Окончательно все стало ясно, когда 25 мая Михеев встретился с военным атташе Германии в СССР Эрнстом-Августом Кёстрингом. Сразу же после этой встречи главный контрразведчик страны занялся обеспечением визита спецсамолета с представителем Гитлера в Москву. Михеев звонил Климовских, а тот уже надавил на штаб ВВС да и на самого генерал-майора Копеца, на штаб отдельной 4-й бригады ПВО Западного особого военного округа. А вот лично обрабатывал уже штаб ВВС, в частности, генералов Грендаля и Володина, сам звонил начальнику 1-го корпуса ПВО Тихонову. И только после этого 25-го вечером было поставлено в известность руководство СССР, через наркома Тимошенко. Конечно, Михеев в этом деле поспешил, слишком активно суетился, но ведь поджимало время, вот он и не смог подготовить все так чисто, как это было в МОЕЙ реальности. На этом и погорел.

В ТОМ, моем времени, Михеев достаточно успешно выкрутился. Именно он ведет дело Павлова и командиров Западного фронта, в том числе Климовских, которых быстро осудили и расстреляли. Вёл дело и советовал арестовать маршала Кулика, обвинив того в трусости, финалом его деятельности стал Киевский котел. Будучи начальником Особого отдела Юго-Западного фронта покрывал «деятельность» Кирпоноса, старался опорочить генерала Василия Ивановича Тупикова, который, будучи начальником штаба Юго-Западного фронта слал в ставку подлинные отчеты о состоянии дел, добивался эвакуации войск из Киевского мешка, но ничего сделать не смог. А вот предателю удалось при отступлении, при попытке вырваться штабу фронта из окружения, навести на отступающих немецкие войска. В том бою погибли Кирпонос, Тупиков, многие командиры 5-й армии. Михеев, как старший по званию, возглавил остатки отступающих, скорее всего, хотел сдаться, перебежать, но сначала был ранен в ногу, что мешало перейти на сторону врага, да и коллеги из Особого отдела бдили. Погиб от случайной пули в бою у села Жданы нежданно-негаданно.

Прочитав записанное мной по памяти обвинительное заключение по кулику, Сталин очень спокойно заметил:

— Этого быть не могло. Кулик, конечно, человек не самого великого ума. Это верно. Но храбрости ему не занимать. И шкуру свою он так спасать не будет. Не верю.

Очень неожиданным оказалось и то, как сотрудники Лаврентия Павловича сумели установить связь Михеева с Отто Куусиненом. Казалось бы, ну и что, что парень из Кеми, что в тех краях руководил тот самый Отто Виллевич… Тут и зацепки нашлись. Общие знакомые, интересные дела. Иначе никак не было ясно, почему молодой крепкий и вполне сознательный чекист пошел на предательство Родины. А тут, порылись, копнули поглубже, и за вполне лояльной, преданной делу партии и государства личностью открылся беспринципный карьерист, которого удачно прикрывали и тащили наверх, а ведь от беспринципности до предательства всего один шаг.