Самый лучший комсомолец. Том третий

— Этнический славянин, — кивнул я.

— А ты, получается, внук? — переспросил он.

— Внук, — подтвердил я. — Поговорим?

— Пожалуй, поговорим, — кивнул он. — Идем.

И мы, покинув поле, двинулись к деревне. Рядом пристроился дядя Герман, а остальные погрузились в транспорт и с пешеходной скоростью покатили за нами. Клоунада да и только!

— Меня Никодимом зовут, — представился спутник. — Диакон местный, если по-простому. И староста.

— Так и понял, — признался я.

— Чего хотел-то? — спросил он.

— Три пункта, — начал я перечислять. — Мы тут неподалеку пчеловодческое хозяйство строим.

— Слыхали, — важно кивнул он.

— Второе — тоже неподалеку, у озера вон там, — указал направление. — Пионерлагерь для детей будем строить.

— Дело благое, — одобрил он.

— Третье — между вашей деревней и лагерем построим ферму по разведению страусов.

— Это такая тварь страшенная, шеястая и на двух ногах бегающая? — уточнил он.

— Из Африки. Птица не хуже любой другой, — развел я руками. — Яйца вот такие, — показал руками. — А еще перья ценные. Ну и ребята из пионерлагеря будут на экскурсии ходить — интересно же.

— А мы тут каким боком? — поинтересовался он. — Выгонять станете — запремся в сарае и подожжем! — даванул взглядом из-под насупленных бровей.

Очень грустный шантаж на самом деле — и запрутся ведь, и подожгут. Сектанты, что с них взять.

— Не, земли хватает, — покачал я головой. — К вам предложение такое — старообрядцы славятся неприятием воровства, алкоголизма и любовью к созидательному труду. Нанять ваших хотел — особенно для страусиной фермы, там народу много не надо — одной большой семьи для всех забот достаточно. Но воровать там даже не легко, а невыносимо-легко — глушь, птичек и яиц много, набрал да неси куда хочешь. Ваши перед искушением устоят, а к другим придется надзирателей приставлять. Пчеловодами тоже ваших возьмем, как и на любые другие работы — но только по доброй воле, силком никого волочь не станем.

— Сладко поешь, — заметил он.

— Только по делу, — покачал я головой. — Никого не обманул, все обещания сдержал.

— Знаем мы ваши обещания, — поморщился Никодим. — Вон была церковь у нас, — указал на печальную, заросшую сорняками кучку кирпичей. — Кукурузник взорвать приказал. Власть сменится — и твою взорвут.

— Если власть сменится, мне либо голову с плеч от греха подальше снимут, либо отправят в глушь почище этой, — пожал я плечами. — Так уж система у нас устроена — живешь, в ус не дуешь, а потом раз — и жить уже нужно по-другому. Типа как стихийное бедствие. Но жить в постоянном ожидании условного землетрясения невозможно. Как там у вас? «Бог дает ровно столько испытаний, сколько человек способен вынести»?

— Не совсем так, но я тебя понял, — перекрестился Никодим. — Страшные у тебя глаза, мил человек, — обратился к дяде Герману.

— Грехов на мне много, — нейтрально ответил тот.

— Убивец твой? — напугал меня вопросом местный поп.

— Не хотелось бы, но, если надо — убивец, — ответил я. — А на тему «доверия»…

— Проходите, — перебил Никодим, распахнув перед нами калитку.

Прошли, оценили пушистость цепного пса, разулись в сенях и вошли внутрь «пятистенка».

— Красиво! — оценил я расписанные изнутри стены.

— Бытовая живопись была завезена на Алтай первыми переселенцами-старообрядцами, расписывавшими стены жилья кустами, «выраставшими» из красочных ярких вазонов, розанами и кругами, — пояснил Александр Игоревич. — Предлагали в краеведческом музее экспозицию оформить — не хотят.

— А можете пару умельцев нам выделить — так же расписать корпуса будущего пионерлагеря? — попросил я.

— Вперед забегаешь, торопишься, — срезал меня Никодим.

Прошли в «горницу», поп перекрестился на «красный угол» и усадил нас за стол. Вынув из сундука явно давно неиспользуемую «гостевую» деревянную посуду, ополоснул в рукомойнике, растопил самовар и выставил на стол пару горшков в запеченным в печке мясным рагу.

— Марал, — пояснил в ответ на вопрос о сырье.

Покушали под душистый самодельных хлеб, попили «чаю» — не чай, а травяной настой, но вкусный.

— Что там с доверием? — после трапезы спросил он.

— Патриарх Алексий I совсем плох, — поделился я инсайдами. — Скоро к начальству вызовут с отчетом.

— Не богохульствуй! — одернул меня Никодим.

— Постараюсь, — пообещал я. — После смерти патриарха придется собирать Поместный собор для выбора нового. На этом же соборе отменят «клятвы» на старые обряды Большого Московского собора 1667 года.

— Не брешешь? — недоверчиво спросил он.

— Смысл мне врать? — развел я руками. — В этом году проводить не станут — столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина все-таки. Богохульно, но боги у нас в стране теперь красные, особо человечные. Даже святое место есть в виде мавзолея — пирамида по древности и намоленности на тысячи лет более архитектурно изящные храмы опережает.

— Сатанизм, — погрустнел Никодим. — Где это видано, чтобы мертвеца земле не предавали?

— Товарищ Ленин был бы только рад, — ответил я. — А Бог свободу выбора нам не зря давал. Но это — цветочки, потому что настоящий сатанизм — он на Западе, где протестантов становится все больше и больше. Очень удобно придумали — если в церковь ходишь, значит в рай попадешь. За пределами церкви что угодно можешь делать, главное — последующее покаяние. А неправедно нажитые доходы — верное подтверждение того, что бог тебя любит. А раз любит — значит и спрос будет не такой строгий.

— И ведь верно, — помрачнел поп.

— Так что мы, как бы парадоксально для атеистической страны это не звучало, главные носители истинной веры на этой планете, — развел я руками. — Мы общество справедливости строим, где человек человеку — брат. Сиречь — по принципу «возлюби ближнего».

— Видели мы эту любовь, — фыркнул он.

— Когда в обществе полно взаимных обид, это общество расколоть легко, — продолжил я. — Поэтому сверху решено взять курс на примирение — и с историей, и с группами объединенных по определенному принципу — в том числе религиозному — людей. Все всегда начинается с малого, поэтому я здесь — вы ведь с другими общинами контакты поддерживаете, поэтому сделаем из вас образцово-довольных старообрядцев, чтобы с другими договариваться было легче. И, когда «клятвы» снимут, соберем всех ваших важных, выбрать уже себе епископа.

— Что предлагаешь-то? — подумав, перешел он к конкретике.

— Сначала — паспорта, — начал я оглашать условия. — Потом — школа для ваших, с приезжими учителями. Нельзя современному человеку неучем ходить, вы таким образом ему свободу выбора, дарованную свыше, обламываете — ну куда он без образования и навыков пойдет? Так и останется здесь жить, природосообразно. А может в нем инженер небывалых дарований пропадает, способный пользу в масштабах Родины принести? Разве не в ваших книгах написано — «по плодам их узнаете их?». Разве помочь миллионам людей жить чуть лучше — грех и не стоит покинутой лесной деревушки? Я понимаю, — выставил руки перед собой, не дав Никодиму обвинить себя в сатанизме. — Но сами же говорите — мало ли что случится? Никто силой никого не погонит, а если сами уйти захотят — значит вы, уважаемый Никодим, свою паству окормляете плохо и неспособны ее от искусов внешнего мира защитить. Короче — советский гражданин, что бы он себе не думал и где бы он не жил, образование получить должен. Церковь строить с вашего благословления можем начать хоть завтра — материалы выдадим, строителей, если надо — тоже. Колокол в Барнауле отольют — я узнавал. Освятите сами. Если хотите, дома капитальные здесь построим, протянем электричество и водопровод. Не сатанизм?

— Не сатанизм, — подтвердил задумчивый поп.

— Ну и начнем ваших на работу привлекать — зарплаты от двухсот рублей и выше, — добавил я благ. — Старикам да немощным — пенсии, потому что это справедливо и правильно.

— Посоветоваться надо, — не стал он решать за всех.

— Советуйтесь, — одобрил я. — И посылайте человека с решением в Майму, в сельсовет, — выдал инструкции. — Спасибо за обед.

Попрощавшись, мы покинули дом местного главы и отправились обратно.

— Зря надевала, — буркнула так и не покинувшая машину Оля, стянув с головы платочек.