Самый лучший пионер

— Поцелуй? — Предложил я.

— Ага! Щас! — С видимым удовольствием выговорила Соня.

— Боишься проиграть! — Издал я ехидный смешок.

— Вовсе нет! — Фыркнула она, и, к жуткому моему удивлению, чмокнула меня в щеку. Полыхнув своими, смущенно улыбнулась: — Нужно что-то поинтереснее!

— Понял! — Ощущая, как горят уши, предложил: — Давай на самый страшный секрет?

— Это — гораздо лучше! — Полыхнули ее глаза любопытством: — Я бы хотела узнать твой!

— Пошли искать профессора!

— Пошли!

* * *

— Откуда ты знал?! — Как только мы оставили палату напоивших нас чаем с конфетами умиленно улыбающихся на любознательных деток химических пенсионеров, стукнула меня кулачком по груди Соня.

— Ответы на все вопросы есть в Большой Советской Энциклопедии! — Отшутился я: — Гони секрет!

Она замялась, ковырнула туфелькой мрамор пола, залилась краской, и, мельком на меня поглядывая, тихонько что-то пробубнила себе под нос.

— Так не пойдет! — Расстроился я, шагнул ближе к девушке и подставил ухо: — Повтори-ка вот сюда!

— У меня плоскостопие! — Шепнула Соня.

— Ну это несерьезно! — Отмахнулся я: — Нашла секрет!

— Заметно? — Расстроенно спросила она.

— Чуть-чуть заметно, — Честно подтвердил я: — А еще — мы в «плоскостопном» крыле живем!

— У тебя тоже плоскостопие?!

Как много надежды в этих глазах!

— Нет, просто путевки другой не было, — Признался я.

— Ты — один большой обман! — Надулась она.

Так-то оно так, но ведь не так!

— А где я тебе наврал?

Девушка залипла, задумалась, покраснела и была вынуждена буркнуть:

— Нигде!

— Ну вот видишь! — Развел я руками: — Кто виноват, что я много всякого знаю?

Интернет виноват!

— Ладно! — Отмахнулась она, остановилась, зажмурилась, сделала глубокий вдох и выпалила: — Когда мы с двоюродным братом были совсем маленькие, постоянно играли в доктора и «семью», трогали друг друга за письки и целовались!

Ржака!

— Вот это я понимаю секрет! — Одобрил я: — Не переживай, клянусь — я никому и никогда не расскажу!

Девушка облегченно вздохнула:

— Спасибо! — И улыбнулась мне: — Знаешь, я столько лет никому про это не рассказывала, что теперь у меня будто камень с души упал!

— Называется «облегчить совесть», — Пояснил я: — Не переживай, дети делают много всякого глупого, и винить за это себя взрослую нет никакого смысла!

— Я тоже так думаю! — Кивнула довольная Соня.

— Я бы с тобой тоже в разное поиграл! — Добавил я.

— Ага, губу закатай! — С явным удовольствием отшила она меня.

* * *

За ужином к нашему с мамой столику подошел какой-то мужик с приятной рожей лет тридцати, в белой рубахе с коротким рукавом, брюках и с часами. И почему я до сих пор не заимел себе такие же? Надо будет озаботиться. Это мамин хахаль? Нет, она тоже с ним раньше не общалась — в столовке-то регулярно его видим.

— Извините, у вас здесь свободно? — Кивнул он на неиспользуемый стул.

Мы заверили, что не занято, мужик уселся и представился:

— Кампов, Андрей Борисович. Физик.

Мы представились в ответ, все пожелали всем приятного аппетита. Откушав шурпы, гость решил пообщаться:

— Это ни в коем случае не упрек, но это не из вашего номера на весь коридор тарахтит «Москва»? — С улыбкой спросил он.

— Из нашего! — Улыбнулась в ответ мама: — У меня сын писателем хочет стать, пишет вот… — Не удержавшись, похвасталась: — И у него очень хорошо получается! Если бы я не видела своими глазами, как он это делает, я бы ни за что поверила!

— Даже так? — Хмыкнул мужик и спросил меня: — Это ты поэтому, Сережа, на Евгению Викторовну наседал? — Подмигнул, давая понять, что шутит.

— Поэтому! — Подтвердил я: — Она зенитчицей была, вот, как раз на повесть интересного рассказала. Я ей по мере написания кусочки ношу — вдруг где наврал? А про войну врать никак нельзя!

Опять же легендирование — а если у настоящего автора в столе лежит совершенно секретная половина рукописи с дальнейшим планом? Вот придет в суд Евгения Викторовна и расскажет, как на этапе черновика вносила поправки.

— Про войну это ты правильно! — Серьезно кивнул товарищ физик: — Я потому и пришел, если честно — мы с ней некоторым образом знакомые, и она со мной советовалась, — Он откашлялся и процитировал: — «Вот, Андрюша, мальчик спрашивает где и чего исправить, а я и не знаю даже — написано-то здорово!», — Подмигнул спокойному (не в мой адрес похвала же) мне.

— Очень рад, что у нее такое мнение! — Улыбнулся я.

— А самое забавное — я тоже не смог найти ничего, кроме опечаток, к которым придираться можно только от бессилия! — Продолжил он делать мне приятно: — Но тут вот какое дело… — Он сделал вид, что ему неловко, и спросил: — Наталья Николаевна, а это — точно не ваше совместное с сыном творчество?

— Ваши сомнения мне понятны, — Спокойно кивнула мама: — И вы не первый, кто об этом спросил.

Пользуясь моментом, я добавил:

— В прошлый раз я писал книжку при классной руководительнице больше часа подряд. Могу устроить демонстрацию и вам, но это только если в этом будет смысл. На слухи нам с мамой все равно, верно, мам?

— Верно! — Кивнула родительница: — Мой сын не обязан что-то доказывать, уж простите, случайному знакомому.

— Справедливо! — Кивнул мужик, отпил компотику, промокнул рот салфеткой: — Мой отец — Борис Николаевич Полевой.

— Урожденный Кампов! — Сложил я два и два.

У Полевого был (есть) жутко секретный научный сын Андрей. Вот он сидит, приехал из физических недр Родины в Кисловодск подлечиться.

— Главный редактор «Юности»! Ничего себе! — Ахнула мама.

— Мир тесен! — Улыбнулся он.

— Готов дописать книгу при вас! — Пробудился во мне энтузиазм: — Там где-то половина осталась.

— Если тебе это не помешает, было бы здорово, — Кивнул он.

— А еще у сына сказка есть! — Решила мама ковать пока горячо: — С ней сейчас в ГОРОНО решают что делать — так всем понравилась!

— Есть копия? — Заинтересовался физик.

— Есть! — Обрадованно кивнула мама.

Она заказала у знакомой машинистки печатную копию — мы же в элитный санаторий ехали, мало ли чего. Вот — пригодилось.