Самый лучший пионер

— Покорми, пожалуйста, Сережку, мне нужно Эдику позвонить! — отдала распоряжения Александра Николаевна.

— Пойдем! — позвал меня Добронравов.

По пути вымыл руки в ванной импортным земляничным мылом, и мы зашли на кухню. Мебель «правильно-старая» и здесь, но антиквариатом я бы это не назвал — выбирали явно ориентируясь на вкус, а не на дороговизну.

— У нас есть щи и жаренная картошка с мясом, — огласил меню Николай Николаевич, зарывшись в холодильник.

— Второе, если можно! — попросил я.

Пока он разогревал картошечку, попросил рассказать ему стихи. Я рассказал.

— Феноменально! — сделал он все тот же вывод. — А ты только детские пишешь?

— Нет! — покачал я головой и приоткрыл завесу тайны. — Я любые могу, на любую тему. Но мне больше нравятся те, которые хорошо ложатся на музыку. Люблю хорошие песни! — образцово-детская счастливая улыбка.

— Да ты талант! — улыбнулся в ответ Николай Николаевич. — Покажешь?

— Конечно! — кивнул я и запел. — Кто молчал в ответ, медлил в ночь уйти… []

— Великолепная стилизация под фольклор! — выдал Добронравов свое авторитетное мнение. — И очень красивые образы!

— Спасибо, ваша похвала для меня безумно много значит! — поблагодарил я.

Поэт (тоже не «член», кстати — только в следующем году примут, хотя, казалось бы, ему за одну только «Великолепную пятерку и вратаря» должны были все возможные титулы выдать) выставил передо мной тарелку с картошкой, снабдив ее тарелкой с солеными огурцами и помидорами. Ломоть черного хлеба — в наличии!

— А мне ты другую песню про коня пел! — появилась в кухне Александра Николаевна.

С набитым ртом отвечать не стал, прожевал и пояснил:

— Мне лошади нравятся! А кто это все готовил?

— Я! — с улыбкой призналась Пахмутова.

— Очень вкусно, спасибо большое!

— Кушай на здоровье! Сейчас Эдуард Хиль приедет.

— Как во сне! — поделился я ощущениями.

— Мир — очень интересная штука! — заметил Николай Николаевич.

— Очень! — согласился я. — Меня вот в середине лета машиной задавило, и нас с мамой в Кисловодск отправили, подлечиться. Так мы там председателя колхоза встретили — его лошадь в лоб лягнула, а ему хоть бы хны!

— Крепок! — уважительно признал Добронравов.

— А вчера на картошку поехали, и оказалось, что работать будем именно в его колхозе!

— Удивительное совпадение! — улыбнулась Пахмутова.

— Вы же не сочтете меня мерзким и жадным, если я спрошу, сколько платят за стихи «не-членам»? — обратился я к опытному Николаю Николаевичу.

— Что ты, Сережа! — с немного расстроенной улыбкой — обидно, когда не ценят! — покачал он головой. — Жадина таких стихотворений никогда не напишет. «Не-членам», — он ухмыльнулся. — Платят по сорок копеек за строчку.

— Спасибо! — поблагодарил я. — А вот прозаикам за авторский лист платят. Как вы думаете, по какой сетке бы тарифицировали роман с стихах «Евгений Онегин»?

Хозяева жилища хохотнули.

— Или наоборот — поэму Гоголя «Мертвые души». Строчек там ухх! — добавил я.

Смех зазвучал еще вкуснее. Закрепляя успех, рассказал им пару анекдотов — про поэта и композитора соответственно. Хе, судя по лицам, отныне я здесь всегда желанный гость! И замечательно — такие связи нам ох как нужны.

— А анекдоты тоже сам придумываешь? — спросил Добронравов.

— Частично! — ну не переобуваться же? Встал на путь попаданца — будь добр пройти его до конца. — Я уже три фельетона про американцев в «Юность» отправил, Борис Николаевич обещал подумать, и, возможно, напечатать.

— Удивительно разносторонний талант! — покачала головой Пахмутова.

Я доел, Николай Николаевич остался на кухне мыть посуду, а Александра Николаевна повела меня в рабочий кабинет — здесь стоит настоящий рояль. Вдоль стен — куча шкафчиков, забитых всяческой сувениркой — как отечественной, так и импортной.

— У вас интересно! — сделал комплимент хозяйке, с удовольствием разглядывая жуткую африканскую маску.

— Знакомые дарят, — немного смущенно пояснила она.

Какие мы скромные!

— Черное на белом, кто-то был не прав, я — внеплановый сын африканских трааав… — подкрепил статус музыкально одаренного мальчика кусочком песни.

— Это про студентов университета Дружбы Народов нашей зимой? — хихикнула она.

— Да! — хохотнул я.

— Смешно!

В дверь позвонили, Пахмутова попросила меня подождать в очень уютном мягком кресле, и покинула «офис», чтобы через пару минут вернуться с переодевшимся в брюки и рубаху мужем и одетым в костюм человеком-мемом Эдуардом Хилем, красивым, тридцатичетырехлетним, с шикарной черной шевелюрой.

Поднявшись на ноги, пожал выданную мне звездой руку — рукопожатие добротное, крепкое — и Хиль без нужды представился:

— Хиль, Эдуард Анатольевич. Артист.

— Ткачёв, Сергей Владимирович. Пионер.

— И начинающий поэт-песенник! — добавила Пахмутова. — А еще — композитор и прозаик.

— И немножко драматург! — скромно шаркнул я ножкой по ковру.

— Человек-оркестр, стало быть! — мягко засмеялся Хиль и обратился к женщине. — Александра Николаевна, Николай Николаевич, вы же знаете — я к вам всегда с огромной радостью в гости прихожу, но у меня через три часа запись на «Мелодии»… — с извиняющейся улыбкой развел он руками.

— Успеем! — заверила его композитор, усадила Хиля с мужем на диван и посмотрела на меня. — Сережа, отпустим Эдуарда Анатольевича побыстрее?

— Конечно! — подтвердил я. — Давайте с «Дважды два четыре» начнем!

Песенка была освоена за пятнадцать минут. Еще за десять — потому что со второго раза, чихнул артист — Хиль под аккомпанемент Александры Николаевны записал песню на пленку. Пахмутова начала на меня коситься — не сдержавшись, я пару раз выдал музыкальные термины, научить которым за одно занятие Дима меня бы никак не успел.

— Просто замечательно! — высказал я запрошенное советскими звездами мнение.

Перешли к «Чему учат в школе». Над ней работали подольше — полчасика, сэкономив время на записи — Хиль отписался с первого раза.

Качество «демок», само собой, просто ужасающее, несмотря на импортный магнитофон с не менее импортным микрофоном, но разобрать суть и «застолбить» песенки в ВУОАПе хватит. Поблагодарив артиста, отпустили его по делам, и принялись «аранжировать» и записывать — Пахмутова и сама замечательно поет — остальные песни, уже к семи часам вечера набрав «демок» на полноценную большую пластинку.