Сандро из Чегема (Книга 2)

– - Неужели, -- сказал Кязым, -- ты один раз в жизни не можешь честно сказать правду: "Да, я ждал, что ты опрокинешься!"

– - Я честно говорю, -- сказал Бахут, -- я не ждал, что ты опрокинешься!

– - Ох, Бахут! Ох, Бахут, -- покачал головой Кязым, -- почему один раз в жизни честно не скажешь: "Да, я ждал, что ты опрокинешься!"

Бахут понял, что теперь Кязым от него не отстанет.

– - Подумаешь, "опрокинешься", -- ворчливо заметил Бахут, -- ничего страшного -- трава.

– - Значит, ты все-таки ждал, что я опрокинусь!

– - Ничего не ждал, кацо! Но если б даже опрокинулся, ничего страшного -- трава!

– - Ах ты, мой толстячок! Учти, что я все твои хитрости заранее знаю!

– - Ты знаешь кто такой?
– - сказал Бахут.

– - Кто?
– - заинтересовался Кязым, поднося кувшинчик к его стакану.

– - Ты сушеная змея, -- сказал Бахут, отстраняя от кувшина свой наполнившийся стакан.

– - Почему?
– - заинтересовался Кязым, наполнив свой стакан.

– - Что ты кушаешь -- тебя кушает! Что ты пьешь -- тебя пьет!
– торжественно заявил Бахут.

– - Почему то, что я пью, меня пьет?
– - заинтересовался Кязым.

– - Вот ты всю ночь пил, а живот у тебя где?
– - спросил Бахут и стал дергать Кязыма за свободный ремешок на его впалом животе.
– - Куда пошло то, что ты пил?

– - Куда надо, туда пошло, -- сказал Кязым, несколько отступая под напором Бахута.

– - Ты сушеная змея, -- повторил Бахут понравившееся ему определение, радуясь, что он теперь атакует, -- ты жестокий! Ты своих детей ни разу на колени не сажал! Если ты честный человек, скажи: ты хоть один раз в жизни сажал на колени своего ребенка?

– - Нет, -- сказал Кязым, -- мы детей в строгости содержим. Абхазцы говорят: "Посади ребенка на колени, он повиснет у тебя на усах".

– - Вот я и говорю, -- нажимал Бахут, -- у вас, у абхазцев, жестокие законы!

– - Ах ты, эндурец!
– - сказал Кязым.

– - Я не эндурец, -- гордо возразил Бахут, -- я мингрелец!

– - Нет, ты эндурец, -- сказал Кязым, чувствуя, что теперь он может перейти в наступление, -- я один знаю, что ты эндурец.

– - Нет, -- гордо ответил Бахут, -- я мингрелец. Я мингрельцем родился и мингрельцем умру.

– - Нет, -- сказал Кязым, -- ты мингрельцем родился, но умрешь эндурцем.

– - Это у твоего брата Сандро, -- вдруг вспомнил Бахут, -- жена эндурка.

Маслянистые глазки Бахута засияли: мол, посмотрим, что ты теперь скажешь.

– - Мой брат Сандро, -- сказал Кязым, -- сам первый эндурец!

Такой оборот дела показался Бахуту чересчур неожиданным, и он немного подумал.

– - Значит, ты признаешь, -- сказал он, -- что твой брат Сандро эндурец?

– - Конечно, -- сказал Кязым, -- мой брат Сандро первый эндурец в мире. Нет, второй эндурец. Первый в Москве сидит.

– - Но раз твой брат Сандро эндурец, -- радостно воскликнул Бахут, -значит, ты тоже эндурец!

– - Нет, -- сказал Кязым, -- я не эндурец. Я единственный неэндурец в мире. Кругом одни эндурцы. От Чегема до Москвы одни эндурцы! Только я один не эндурец!

– - Ох, не заносись, Кезым!
– - крикнул Бахут, помахивая пустым стаканом перед его лицом, -- Ты, когда выпьешь, всегда заносишься! Я ненавижу, когда кто-нибудь заносится!

Уахоле, уахоле, цодареко...
–

не слушая его, запел Кязым мингрельскую песню, и Бахут, не успев изменить гневного выражения лица, как бы подхваченный струёй мелодии, стал подпевать. Немного попев, они снова выпили по стаканчику.

– - Но иногда мне кажется, -- сказал Кязым, как бы смягчившись после пения, -- что я тоже эндурец.

– - Почему?
– - сочувственно спросил у него Бахут.

– - Потому что не у кого спросить, -- сказал Кязым, -- эндурец я или нет. Кругом одни эндурцы, а они правду тебе никогда не скажут. А чтобы узнать, превратился я в эндурца или нет, нужен хотя бы еще один неэндурец, который скажет тебе правду. Но второго неэндурца нет, потому я иногда думаю, что я тоже стал эндурцем.

Тут Бахут понял, что Кязым обманул его своим притворным смирением.

– - Ты опять заносишься, Кезым!
– - стал подступаться он к нему.
– - Я ненавижу, когда кто-нибудь заносится. Подумаешь, этого дурака Теймыра обманул! Он даже прокушать деньги не смог! Крысы съели половину! У тебя нет причины заноситься! А ты, когда выпьешь, сразу заносишься!

О райда Гудиса-хаца, эй...

О райда сиуа райда,

О райда э-эй...

запел Кязым абхазскую песню, и Бахут некоторое время сумрачно молчал, а потом не выдержал и подхватил песню, все еще сердито поглядывая на Кязыма.

Немного попев, они еще раз выпили по стаканчику. И когда Кязым пил свой стакан, он слышал в тишине прерывистый сочный звук, с которым Рыжуха рвала росистую траву. Звук этот был ему приятен, и порой, пока он пил свой стакан, звук наплывал с такой отчетливостью, как будто корова рвала траву у самого его уха.

Он знал, что такое бывает после крепкой выпивки. И он подумал: для того и существует крепкая выпивка, чтобы приближать то, что приятно душе, и отдалять то, что ей неприятно. А те, кто говорит, что это нехорошо, пусть придумывают такое средство, чтобы человек иногда мог отдалять от души то, что ей неприятно, и приближать то, что ей приятно. А если не могут придумать -- пусть заткнутся.

На востоке сквозь ветви яблони чуть порозовело небо. Свежий, предутренний ветерок прошелестел в листьях грецких орехов и яблони и словно откачнул вместе с ветками птичий щебет и снова приблизил.

Два паданца один за другим -- тук! тук!
– - упали с яблони, и через долгое мгновенье, словно решалось, падать ему или нет, последовало третье яблоко, явно более крупное -- шлеп! И снова все затихло. Только птичий щебет и сочный приближающийся звук пасущейся коровы. Буйволица на скотном дворе встала на ноги, подошла к ореховому дереву и, выбрав особенно шершавое место на его коре, стала, мерно покачиваясь, чесать свой бок. К щебету птиц и сочному звуку обрываемой травы прибавился шуршащий звук, исходящий от буйволицы, почесывающей свою толстую шкуру: шшша, шшша, шшша.

Кязым знал, что это теперь надолго. И ему было легко, весело, и он очень любил Бахута, и поэтому ему сейчас захотелось подковырнуть его с другой стороны.

– - Бахут, -- сказал Кязым, -- ты сколько языков знаешь?

– - Столько же, сколько и ты, -- ответил Бахут.

– - Нет, -- сказал Кязым, -- ты на один меньше знаешь.

– - Давай посчитаем, -- сказал Бахут, -- говори, сколько ты знаешь!

– - Я знаю абхазский, -- начал Кязым, -- мингрельский, грузинский, турецкий и греческий. Пять получается!