Сандро из Чегема (Книга 2)
Шрифт:
– - Я тоже, -- сказал Бахут, -- знаю пять языков. Мингрельский, грузинский, абхазский, турецкий и... русский тоже.
На этом-то как раз Кязым его собирался поймать. В Абхазии русские в деревнях не живут, и поэтому они оба очень плохо знали русский язык. Но Бахут его знал еще хуже, чем Кязым.
– - Значит, русский тоже знаешь?– - переспросил его Кязым.
– - Ну так, по-крестьянски знаю, -- сказал Бахут, не давая себя поймать, -- что нужно для хозяйства, для базара, для дороги -- все могу сказать!
– - А ты помнишь, когда мы продавали
– - Ты настоящая сушеная змея, -- сказал Бахут, -- двадцать лет с тех пор прошло, а он еще помнит. Я тогда пошутил.
– - Ох, Бахут, -- сказал Кязым, -- разве человек шутит, когда у него болит зуб?
– - А вот я такой. Я пошутил, -- сказал Бахут, хотя уже понимал, что Кязым от него не отстанет.
– - Ох, Бахут, -- сказал Кязым, -- ты нечестный человек. Ты тогда сказал этой женщине такое, что она нас чуть не прогнала. Повтори, что ты тогда сказал по-русски!
– - Подумаешь, двадцать лет прошло, -- напомнил Бахут смягчающее обстоятельство.
– - Повтори, что ты сказал тогда по-русски.
– - Ты сушеная змея, -- сказал Бахут, понимая, что теперь Кязым от него не отстанет.
– - Повтори, что ты тогда сказал по-русски!
– - Доктор, жоп болит, -- насупившись, повторил Бахут.
– - Ох, Бахут, опозорил ты меня тогда, -- отсмеявшись, сказал Кязым, -но сейчас-то хоть ты знаешь, как надо было сказать?
– - Конечно, -- сказал Бахут и вдруг почувствовал, что забыл.– - Знал, но забыл. Кязым это сразу понял.
– - Тогда скажи!
– - Ладно, хватит, лучше давай выпьем, -- сказал Бахут, оттягивая время, чтобы припомнить правильное звучание слова.
– - Ох, Бахут, опять хитришь!
Бахуту показалось, что он вспомнил.
– - Зоп болит, надо было сказать, -- проговорил Бахут и сразу же по выражению лица Кязыма понял, что промахнулся.
Кязым долго хохотал, откидываясь, как при питье, и, разумеется, не падая, на что Бахут даже не рассчитывал.
– - Ох, Бахут, уморишь ты меня, -- отсмеявшись и утирая глаза, сказал Кязым.
– - Тогда скажи, как надо!– - раздраженно попросил Бахут, пытаясь хоть какую-нибудь пользу извлечь из своей неловкости.
– - Зуб болит, з-у-у-б!– - вразумительно сказал Кязым.– - У-у-у! За двадцать лет не можешь запомнить!
– - С тех пор у меня зубы не болели, -- ворчливо сказал Бахут. И добавил: -- Что за язык -- зоб, зуб...
Он стал припоминать, чем бы подковырнуть Кязыма. Но как назло, сейчас ничего не мог припомнить. И тогда он решил вернуться к детям Кязыма, о которых он уже говорил.
– - Ты сушеная змея, -- сказал Бахут, -- ты ни разу в жизни не посадил на колени своего ребенка.
– - Для сушеной змеи я слишком много выпил, -- сказал Кязым.
– - Ты лошадей любил больше, чем своих детей, -- сказал Бахут, чувствуя, что можно эту тему еще развить, -- ты своих детей никогда не сажал к себе на колени, ты лошадей больше любил...
– -
Да, -- сказал Кязым, -- я лошадей сажал к себе на колени.Но Бахут его шутки не принял, он ринулся вперед.
– - Ты всю жизнь лошадей любил больше, чем своих детей, ты чуть не умер, когда твоя Кукла порченая вернулась с перевала!
– - Как видишь, не умер, -- сказал Кязым. Он не любил, когда ему об этом напоминали.
Бахут почувствовал, что хватил лишнее, но ему сейчас ужасно было жалко детей Кязыма, так и не узнавших, как он считал, отцовской ласки.
– - Ты сушеная змея, -- сказал Бахут, чувствуя, что еще немного -- и он разрыдается от жалости к детям Кязыма, -- ты ни разу за всю свою жизнь не посадил на колени своих бедных детей...
– - Зато я знаю, кого ты на колени сажаешь, -- сказал Кязым, неожиданно переходя в наступление.
Бахут пошаливал с вдовушкой, жившей недалеко от его дома, но он не любил, когда ему об этом напоминали. Он сразу отрезвел, насколько можно было отрезветь в его положении, и забыл о детях Кязыма.
– - Нет, -- сказал Бахут сухо, -- я никого на колени не сажаю.
Он не любил, когда Кязым ему напоминал о вдовушке, с которой он пошаливал, потому что она была на два года старше его.
– - Не вздумай сейчас к ней идти, -- предупредил Кязым, -- сейчас тебе нужен большой таз. Больше ничего не нужно. А большой таз тебе жена поставит возле кровати.
– - Большой таз мне не нужен, -- сказал Бахут, насупившись, -- большой таз тебе нужен!
Он не любил, когда Кязым ему напоминал о вдовушке, с которой он пошаливал. Особенно он не любил, когда Кязым напоминал ему о вдовушке и о жене одновременно, потому что вдовушка была на два года старше его и на двенадцать лет старше жены.
– - Когда дойдешь до развилки, -- сказал Кязым и для наглядности, поставив кувшин на землю, стал показывать руками, -- так ты не иди по той тропинке, которая слева...
– - Что ты мне говоришь!– - вспылил Бахут.– - Что я, дорогу домой не знаю, что ли?!
– - Когда подойдешь к развилке, -- вразумительно повторил Кязым и снова стал показывать руками, -- по левой тропинке не иди. Иди по правой -- прямо домой попадешь. Ты еще помнишь, где у тебя правая рука, где левая?
– - Не заносись, Кезым, -- гневно прервал его Бахут, -- ты когда выпьешь, всегда заносишься! Я ненавижу людей, которые заносятся, как сушеная змея!
Шарда а-а-мта, шарда а-а-мта...
запел Кязым абхазскую застольную, а Бахут некоторое время молчал, показывая, что на этот раз его не поддержит. Но забыл и стал подпевать, а потом вспомнил, что не хотел подпевать, но уже нельзя было портить песню, и они допели ее до конца. После этого они выпили еще по стаканчику.
За яблоней разгоралась заря. Корова, которая паслась перед ними, теперь паслась позади них, и оттуда доносился все тот же сочный, ровный звук обрываемой травы. Буйволица на скотном дворе, стоя возле орехового дерева, мерно покачиваясь, продолжала чесать бок.