Санька-умник 3

— Ладно, ладно. Шучу. Всё мне сообщено. Дело это, капитан, нужное.

Кожедуб-Крылов опять постучал по бумажному листу. Раньше я за ним такой привычки не замечал.

— Сколько тебе народу понадобится? — без долгих проволочек лётчик перешел к делу.

— Десять человек, — тут же ответил я. Так у нас было спланировано с Вершининым. Ограничение по количеству участвующих в испытании бабочковой настойки проистекало от её малого количества.

— Пятая часть летного состава… — озвучил свои сомнения Кожедуб. — Не траванёшь? Нам ведь летать надо.

— Всё будет хорошо, товарищ Крылов. С академиком Вершининым мы всё рассчитали и…

— Ты, давай, за академиком не прячься. Спрос у меня за всё с тебя будет, — не дал мне договорить лётчик, прервал на середине фразы.

— Так точно. С меня. — кивнул я Крылову-Кожедубу с совершенно казенным лицом.

— Когда начинать думаешь? — был задан мне очередной вопрос.

— Прямо завтра. С утра.

— Правильно. Раньше начнем, быстрее закончим. — Кожедуб опустил глаза на бумагу с полученным предписанием по поводу исследования.

Как накануне было обговорено, после завтрака я и приступил к тому, что запланировал академик Вершинин на данном этапе нашей совместной работы. Летчики с шуточками и прибауточками принимали внутрь бабочковую настойку.

— Это вместо ста грамм?

— Хвост у меня от этих капелек не вырастет?

Это и подобное я слышал и в первый день, и в следующий.

Двенадцатого апреля всё тоже шло своим чередом. Перед приемом препарата я опросил каждого из лётчиков об их ощущениях, состоянии и прочем, нужном мне, после попадания в их организм бабочковой настойки.

— Летал как Бог!

— Каждый день такое теперь давать будут?

— А, побольше нельзя?

Стимулятор летчикам нравился, побочных явлений, по их словам, у членов группы не наблюдалось.

Глава 29

Глава 29 12 апреля 1951 года

Я записал в журнал цифры артериального давления и частоты сердечных сокращений последнего из десяти летчиков и отложил карандаш в сторону.

Да, именно карандаш. В армии почти все карандашами пользуются, за исключением писарей в штабе.

Представьте себе взводного в окопе с чернильницей и перьевой ручкой. Представили? То-то.

Санинструктор — карандашиком пишет. Да, тот же генерал — опять же им. Только у него карандаши цветные. Скажем, Славянской карандашной фабрики. Несмотря на провинциальное местоположение, эта фабрика превосходит столичные в ассортименте продукции, выпускает не только простые карандаши, но и наборы цветных по 6, 12, 24, 36, 48, 60 и даже 100 штук в коробке.

Откуда я такое знаю? Давно уже здесь живу.

У меня сейчас томский карандаш. Их в этом городе каждый год миллионами выпускают. Стержни делают из графита, глины, сажи и жировых добавок, а для цветных карандашей используют ещё и пигменты, а так же воск.

Ничем не хуже такой карандаш, чем с фабрики Красина. Это, я так считаю. Хотя, некоторые и имеют совершенно иное мнение.

Только я отложил карандаш в сторону, как над аэродромом реванул сигнал тревоги. Последнего из моих подопытных летчиков из медицинского пункта как ветром сдуло.

Опять американцы летят бомбить мосты между Китаем и Северной Кореей? Ну, а что же иное?

Не знал я тогда, что и наш «русский» аэродром сегодня является их целью. Надоели мы им хуже горькой редьки, просто поперёк горла встали.

12 апреля 1951 года американские ВВС подняли в воздух всё, что было у них исправного из летающего на корейском театре военных действий. Одним махом решили обнулить и мосты и нас.

В сегодняшнем налете участвовали их двадцать восемь «сверхкрепостей» Б-29 и восемьдесят истребителей. Кожедуб поднял навстречу все, что было — сорок восемь МиГ-15.

Аэродром опустел, на нем осталась лишь дежурная пара. Это был огромный риск, но иного выхода у товарища Крылова просто не было.

В небо поднялись лучшие советские асы, в том числе и десять из них, что только-только приняли мою бабочковую настойку.

Соотношение сил было далеко не в нашу пользу.

Я эти расклады не знал, но глядя на опустевшее поле аэродрома, догадывался, что сегодня произойдёт что-то далеко не рядовое. Никогда ещё за один раз столько МиГов в небо не поднималось.

— Чего сидим? — рявкнул я на санинструкторов. Хоть сейчас они мне и не подчинялись, но по старой памяти их как пружинами подбросило.

— Быстро! Быстро! Быстро! — торопил я парней. Мог бы этого и не делать, но, опять же — привычка…

Менее чем через полчаса воздушного боя десять американских бомбардировщиков-сверхкрепостей горели на земле, ещё пятнадцать были повреждены. Они, кто как смог, развернулись и ушли обратно.

Четыре истребителя F-86 были сбиты. Сколько оказалось подбито — точно неизвестно. Они, дымя, уходили в сторону моря, куда советским пилотам летать было строго запрещено. Никак нельзя было допустить, чтобы в случае какой-то аварии или неудачи в бою наш самолет, а тем более — летчика, захватил противник.

У производителей сверхкрепостей в этот день наступили просто именины сердца. После сегодняшнего боя заказы на них должны были как из прохудившегося мешка посыпаться. И — посыпались. Они, если справедливо рассудить, должны теперь нашим летчикам каждый вечер стол накрывать. Причем, не абы какой, а богатый. Очень богатый.

В небе в сей момент наблюдалось такое количество парашютов, что участникам боя казалось, будто сбросили целый десант.

12 апреля 1951 года большое количество пилотов и членов экипажей из США, Австралии и других стран коалиции попали в плен.

Американцам в результате налета удалось повредить лишь одну опору моста, которую китайские товарищи быстро отремонтировали.

— Одиннадцать, тринадцать, четырнадцать… — я считал возвращающиеся самолеты. — Двадцать пять, двадцать шесть…

Все советские летчики без потерь вернулись на базу.

Это надо же!

Некоторые МиГ-15 были с пробоинами. Ими тут же занялись. Кто этих вражин знает. Может, они к вечеру, хоть им и по зубам надавали, опять сунутся.

— Семь, восемь. — Борис Абакумов вёл счёт пробоинам на своем самолете.