Санька-умник

Доктор Рычков был хирург-полостник. Так тут сейчас говорили. До того, как был он осужден, выполнял сложные операции. Тут же, в нашем хирургическом отделении лагерного лазарета никакого медицинского оборудования не имелось, операции проводить не было никакой возможности. Худо-бедно лечили мы ушибы, переломы, обморожения, раны, фурункулез. Иван Михайлович всё это называл «мелочью» и часто перепоручал лечение пациентов мне.

Практического опыта у меня почти не имелось, да и в фельдшерскую школу я пошел, чтобы только из Пугача выбраться. На институт у меня не было возможности замахнуться, а обучение медицине я планировал как промежуточный этап, необходимый для моей дальнейшей жизни. С него я и продолжу потом возвращение к своим любимым чешуекрылым.

Однако, медицинская деятельность мне начала нравиться. Я делал всё, что мне было под силу, а Иван Михайлович меня поддерживал и подхваливал. Иногда, и не совсем заслуженно.

Санька, может, это бы и не понял, но по прожитым годам я всё же был постарше доктора Рычкова.

— Молодец, Саша, молодец. Всё правильно делаешь, а вот в следующий раз, попробуй так…

Тут я и понимал, что чуток «накосячил». Лагерный лексикон помимо своей воли я уже начал усваивать и на нем мыслить.

Как говоришь — так и мыслишь. Что на языке — то и в голове… Тут связь прямая. Но, конечно, разной силы, а не полная.

Вечерами, когда вся текущая работа была уже сделана, я в мыслях, а иногда и на листе бумаги, она тут являлась большим дефицитом, продолжал работать над концепцией камуфляжа.

Перенос моего сознания в Саньку, как оказалось, всё же даром не прошел. Кое-что где-то дорогой и выпало. Вроде и мелочи, но от них многое зависит. Вот я и восстанавливал пробелы.

Нет, фундаментальные положения сохранились, а вот то, что в последние годы мною было наработано, подверглось как будто коррозии. Тут — кусочка не стало хватать, здесь — капелька знаний испарилась…

Я помнил, что знать это должен, а вот восстановить в памяти пробел не мог. Видно, то, что глубже лежало — осталось нетронутым, а сверху перенос кое-что и выветрил.

Это было совсем нехорошо и тревожило меня.

А всё ли правильно я Шванвичу написал?

Не ввел ли Бориса Николаевича в заблуждение?

Не свернет ли он с правильного пути за пень после моих писем?

Глава 29

Глава 29 Сработало!

Иван Михайлович Рычков был дружелюбен, прост в общении, при необходимости — умел постоять за себя.

С «политическими» он дружбы не водил, а они его недолюбливали.

За что? Вроде, и причин для этого не имелось. Может, завидовали? У него как «бытовика» и хорошего врача в тяжелых лагерных условиях имелись определенные привилегии.

Я бы про последнее, сказал — заслуженно.

Болеют здесь все, а не только заключенные. Те, кто их охраняет, тоже не из стали сделаны. Заболеет кто по хирургическому профилю из администрации — сразу к Ивану Михайловичу обращаются. Его, не знаю, стоит ли об этом говорить, на сложные операции даже за пределы лагеря вывозят. Конечно, это — нарушение режима. Но, жизнь, она свои правила диктует…

С заключенными доктор Рычков общался просто, как со своими. Никого не выделял и выгоды своей не искал. Он быстро находил общий язык с «придурками», так называли здесь всех тех, кто не был задействован на общих работах, то есть на трассе.

Таких тоже хватало. Были в лагере и художники, и скульпторы, и прочие умельцы. Первые, для администрации картины писали. Как для их личного пользования, так и на подарки вышестоящему начальству. У Ивана Михайловича в его закутке тоже картина висела. Большого мастера, если подписи на ней верить. Эту авторскую подпись Иван Михайлович называл «сигнатура». Может, шутил, а может так она правильно и называется. В медицине тоже такое понятие имеется.

«Доходяг», работающих на трассе, Рычков, по моему мнению, жалел. Некоторых уже пора выписывать было, а он их ещё несколько дней в своем отделении держал.

Так вот, о художниках.

Как-то Иван Михайлович мне обмолвился, что его знакомого художника-«придурка» из нашего лагеря куда-то переводят. Да и не его одного, а всех, кто худо-бедно кистью владеет.

Откуда это он узнал? Ну, не мне его об этом спрашивать. Узнал и всё.

Так, так, так…

Получилось у меня?

Сработали мои письма Шванвичу?

Но, что-то рановато…

Сам он инициативу проявил, не стал вызова к Сталину дожидаться?

Да и не знал Шванвич, что его к Иосифу Виссарионовичу вызовут, что очень востребованным он вдруг окажется…

Спросите, при чем здесь Шванвич и художники? Ну, переводят из Севдвинлага куда-то художников, а мои послания Шванвичу тут каким боком?

Тем самым!

Дураку понятно!

Маскировочное окрашивание и камуфляж — вещи разные. Тут сейчас, если мне кинохроника не врет, танк — белый. Зима же, понимать надо.

Окраска танка только в белый цвет — маскировочное окрашивание, а не камуфляж. Камуфлирование танка — это его окраска более чем в один цвет. Понимаете, разницу?

Зимой — белый, летом — зеленый…

Вроде, всё нормально. Положите на большой белый лист такой же белый, но маленький. Белый на белом. Даже вблизи его не видно.

Так, а вот из армейской жизни пример. Возьмем обычную советскую плащ-палатку. Разложим её ровненько-ровненько на пляже. Пусть тут мы не будем иметь точного попадания в цвет, но уже метров с семидесяти-восьмидесяти полотно сто восемьдесят на сто восемьдесят сантиметров почти неразличимо.

Чудеса, скажете! Что тут ещё голову ломать. Бери кисть и крась. С таким делом любой справится. Тут художника не надо.

Ну, а сомни мы маленький белый листочек или в шарик его скатай, а теперь на большой белый лист положи… Что, сразу заметен маленький белый листочек стал?

Мало, оказывается, покрасить танк зимой в белый цвет. Он же не двумерный…

Или скомкай на пляже ту же плащ-палатку, на бойца её нацепи.

Танк и боец не листики бумаги, они трёхмерны.

А, если не один цвет взять, а несколько? Тех, которые здесь и сейчас чаще встречаются?

Силуэт разобьется и лишнего внимания привлекать не будет.

Во! Уже польза от камуфлирования!

Но, тень! Тень! Все элементы трёхмерных объектов освещены по-разному. Закон Тайера работает — белую курицу на белом фоне хорошо видно.

Для хорошего камуфляжа солдата с кистью уже мало, тут зачастую художник требуется. Это, если мои и Шванвича рекомендации выполнять.

Вот и понадобились художники в товарных количествах. Тех, кто на воле, оказалось мало.

Дошли, дошли мои письма до Бориса Николаевича! Доставили их нужному адресату!