Санта на замену: Тур извинений

Я на мгновение задумываюсь, не сказать ли ему, почему в этом году я считаю их ужасными. Почему мне легче возглавлять клуб ненавистников Санты, чем радоваться своим работам. Но вместо этого говорю:

— Просто дурацкие они какие-то, вот и всё.

Николас замирает, а я неосознанно останавливаюсь рядом с ним.

— Ты серьёзно? — спрашивает он.

— А разве нет?

— Нет, — отвечает он твёрдо, и его лицо становится неожиданно серьёзным. — По-моему, это круто.

Я дёргаю его за локоть, пытаясь уйти от неловкости.

— Ладно тебе.

— Нет, правда. Та девочка, которая писала письма, теперь выпускает книги. Это впечатляет.

— Как ты вообще это помнишь?

— Я же говорил: тот день для меня что-то значил.

Я сжимаю губы, не зная, что ответить. Слова звучат так искренне, но… противоречат тому, что я о нём думала все эти годы.

— Знаешь, как автор, я ужасно подбираю слова, — бормочу я.

Ник закатывает глаза с усмешкой.

— Значит, нужно больше Санта-Клаусов.

— Зачем?

— Чтобы разобрать весь твой багаж.

— Ой, заткнись! — отвечаю, шутливо толкая его в бок.

Но стоило сделать это, как я тут же почувствовала укол совести. Словно младшая версия меня была бы разочарована тем, что я так легко шучу с ним, касаюсь его, словно ищу повод дотронуться ещё раз.

— Ну что, Санта помогает? — спрашивает он с улыбкой. — Может, ты уже начинаешь меньше меня ненавидеть?

Я качаю головой, поднимая подбородок с притворной решимостью.

— Ни за что.

Но, произнося эти слова, я чувствую, как что-то переворачивается внутри.

Кажется, это ложь.

О, нет.

Я замечаю, как выражение лица Николаса едва заметно меняется — так, что это легко можно упустить. Уголки его губ слегка опускаются, озорной блеск в глазах угасает… И мне становится жаль. Не хочется видеть его таким.

И тут, словно снежок в лицо, меня осеняет мысль.

О, нет.

Мне, возможно, нравится Николас Райан.

Человек, который превратил каждый мой декабрь в кошмар. Тот самый Гринч, укравший каждое моё Рождество. Это неправильно. Это ужасно.

Но, стоит ему взглянуть на меня с приподнятой бровью, и сердце вдруг начинает бешено колотиться. А я, к своему ужасу, думаю, насколько мягкими могут быть его губы под этой бородой.

Нет-нет-нет.

— Ну, надежда ведь умирает последней, — неожиданно говорит Николас, хрипло рассмеявшись.

Я отвожу взгляд, чувствуя, как краснею.

У него есть чувство юмора. И оно мне нравится. Он мне нравится.

— А ты что? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь отвлечься от мыслей, которые никак не хотят сложиться в нечто рациональное.

— Ну, для начала, я тебя не ненавижу.

Он меня не ненавидит.

Спасибо, Ник, это именно то, что мне сейчас нужно было услышать.

— А как там твоя неприязнь к Санте? — киваю в сторону.

— О, она в полном порядке, — отвечает он, уклоняясь от лужи талого снега и одновременно слегка подталкивая меня, чтобы я тоже ее избежала.

Такой галантный жест заставляет мое сердце снова трепетать. Этот мужчина меня погубит.

— На последнем празднике даже времени хватило, чтобы сделать вуду-куклу.

— Ты ужасно мрачен.

— А что бы ты предпочла?

— Не знаю. Может, чтобы ты не был таким… несчастным?

Он смотрит на меня сверху вниз, и на его лице медленно расползается улыбка. Я чувствую себя полной дурой, потому что не могу не улыбнуться в ответ.

— Бёрди Мэй, ты пытаешься сказать, что хоть немного, но заботишься о моем счастье?

Внутренний голос буквально орёт: «ХВАТИТ УЛЫБАТЬСЯ, ИДИОТКА!». Но улыбка не исчезает. Она становится только шире, медленно, но уверенно, словно паразит, захватывающий мой мозг.

— Я… нет. — Я смеюсь. — Замолчи.

Но вдруг его взгляд меняется. Он смотрит мне через плечо, а потом хмурится.

Я оборачиваюсь.

К нам летит снежный вихрь.

Мы успеваем среагировать за долю секунды, но этого недостаточно. Николас успевает схватить меня за талию и оттолкнуть в сторону, а снежный ком с глухим ударом врезается в фонарный столб за нашей спиной.

Ещё один снежок тут же бьёт в то же место, но чуть ближе.

— Нам надо уносить ноги, — быстро говорит Николас, обхватывая меня за талию, а затем его рука оказывается у меня на бедре. Она прижимается плотнее, сильнее, и я почти забываю, как дышать.

— Почему? — спрашиваю я, сбитая с толку его прикосновением. — Что происходит?

— Снежная битва, — хмурится он, кивая в сторону за моей спиной. — Купер.

— Купер? Но он ведь такой милый…

Я не успеваю закончить фразу, потому что очередной снежный ком с глухим шлепком врезается мне прямо в лицо.

Холод пронзает меня до костей. Осколки снега скатываются за воротник из шарфа, мгновенно охлаждая кожу.

Повисает тишина.

— Ой, — раздаётся виноватый детский голос.

На другой стороне улицы стоит Купер, окружённый озадаченно молчащими детьми.

— Ты… ты попал во взрослого, — шёпотом замечает кто-то из них.

Николас делает шаг вперёд, качая головой.

— Ну всё, парень, теперь тебе точно крышка.

И вдруг он издаёт громкий боевой клич, который эхом разносится по улице.

Я чувствую, как меня переполняет странная смесь ужаса и восторга. Это совсем, как мой папа, который, играя, превращался в снежного монстра, похожего на тех из мультика «Эверест», и гонял нас по дому под Рождество.

— Ты поможешь, Бёрди Мэй? — оборачивается Николас, его бровь вопросительно приподнята.

— Я… — не успеваю я ответить, как ещё один снежок попадает мне в лицо.

— Ну всё, сейчас мы им покажем! — кричит Николас, хватая снег голыми руками.

Я падаю на землю и принимаюсь лепить снежки. Всё вокруг превращается в хаос: смех, крики, снежные комья летят во все стороны.