Санта на замену: Тур извинений

Кто-то из взрослых подключается к нам, даже Дороти из гостиницы выходит с лопатой, устраивая настоящий снежный обстрел.

Всё смешалось: звонкий детский смех, неожиданные попадания, ледяной воздух. Я замечаю взгляд Николаса — он смеётся, его глаза искрятся, и я понимаю, что таю быстрее, чем весь этот снег вокруг нас.

Внезапно наша крепость рушится, и мы остаёмся лицом к лицу с противником через дорогу.

Мы проиграли. Николас это понимает. Он поднимается, переступая через остатки разрушенного форта, и поднимает руки в воздух. Дороти и я замираем, переводя дыхание. Он жертвует собой. Какой храбрый поступок. А что, если они возьмут его в плен? Это навсегда? Позволят ли нам навещать его?

Медленно он пересекает улицу. Затем я вижу, как он раскидывает руки и падает на спину прямо на их снежную крепость, сминая её под собой. Детские вопли радости заполняют воздух — кто-то явно немного расстроен, но не настолько, чтобы перестать смеяться, даже когда Николаса осыпают кое-как слепленными снежками.

Лёжа в снегу, он начинает делать ангелов, а дети уже умоляют о реванше. Он только качает головой, смеясь.

Это слишком мило. Невыносимо.

— Я не позволю себя запугать! — выкрикивает он.

Я пересекаю улицу и падаю рядом с ним в снег.

— Слишком много травмирующих воспоминаний? — поддеваю я.

Он хватает меня за руку и притягивает ближе. У меня замирает сердце. Он лежит на спине, а я опираюсь на локоть рядом с ним. Мне хочется смотреть на него вечно.

— А ты попробовала бы быть рыжей в девяностых, — с усмешкой произносит он.

Эта чёртова усмешка. А ещё снег, растрепанные волосы и то, как он лежит здесь, словно герой дня. Я невольно тянусь, чтобы поправить прядь, слегка проведя пальцем по линии его волос, и в этот момент он тоже касается моих волос, убирая выбившуюся прядь за ухо. По моему телу пробегает дрожь.

— Спасибо за то, что привёл нас к этой «непобеде», — говорю я с преувеличенным сарказмом.

Ох, только бы не утонуть в этой банальности. Но, честно говоря, я совсем не жалею, потому что он смотрит на меня, улыбается этой ослепительной улыбкой и, пожимая плечами, говорит:

— Всё ради тебя, Бёрди Мэй.

Ради меня.

Как этот человек умудряется быть одновременно милым и невыносимым? И почему это так странно мне нравится?

Его взгляд медленно опускается к моим губам. Я задерживаю дыхание.

И вот, он наклоняется. Моё сердце бешено стучит. Он собирается поцеловать меня. Я точно это знаю. И я этого хочу. Чувствую его тёплое дыхание, ловлю лёгкий мятный запах, и мои глаза начинают закрываться.

Но в последний момент он отклоняется чуть выше и касается моего лба, оставляя тёплый, мягкий поцелуй на границе волос.

Моё сердце вздрагивает.

Я сглатываю, чувствуя, как тепло от его прикосновения растекается по моим щекам, груди, животу.

Как же глупо я себя чувствую. И дело даже не в том, что я ошиблась с этим поцелуем. Я… снова начинаю что-то к нему чувствовать.

Нет.

Он опускает взгляд, снова оказываясь на уровне моих глаз. Я всё ещё ощущаю его тепло, которое уходит глубже, согревая меня там, где раньше был только холод.

Николас улыбается, проводит языком по своим губам. Мой организм моментально отвечает — ноги непроизвольно сжимаются, а руки крепко хватаются за его свитер.

Его брови приподнимаются.

— Бёрди Мэй, ты краснеешь?

— Да брось ты, Николас, — отмахиваюсь я с улыбкой, закатывая глаза.

Он смеётся, и магия момента разрушается. Он просто дразнит меня. И, будучи не в силах удержаться, я толкаю его обратно в снег, когда он пытается приподняться. Это только усиливает его смех.

Купер подбегает, сияя своей беззубой улыбкой, и протягивает мне руку для примирения.

Мы заканчиваем игру, не обещая ничего на завтра. Но, я точно знаю, что когда-нибудь увижу Николаса утром, потому что он провожает меня взглядом, полный какой-то странной задумчивости, пока я не закрываю дверь гостиницы, следуя за Дороти, чтобы высушиться.

Его смех остаётся со мной до самого вечера.

Когда я ужинаю с Дороти. Когда пишу. Когда рисую наброски.

Конечно, это должны быть «сексуальные Санты», но в итоге они становятся просто разными версиями Николаса.

И мои Санты ещё никогда не выглядели такими привлекательными и чертовски горячими.

ГЛАВА 7

Два дня до Рождества.

«Я вид…»

Я ставлю будильник на пораньше, чтобы успеть поработать. Слова льются легко, как ручей. Даже иллюстрации, которые я обычно оставляю на весну, рвутся из-под пальцев и просятся на бумагу. Этот процесс захватывает меня полностью. Но вдруг раздаётся звонок. Я хватаю трубку стационарного телефона и почему-то сразу понимаю — это не Дороти.

— Сегодня парад в честь Рождества-накануне-накануне, — звучит в трубке голос Николаса. — Если ты всё ещё в поисках Санты, то я знаю, где его найти.

Сердце начинает биться быстрее с каждым его словом, будто мотор машины только начинает разогревается. Господи, с каких пор Ник Райан заводит мой двигатель?

Я краем глаза смотрю на отцовские часы, лежащие на столе. Почти восемь утра.

— Как тебе удаётся вставать так рано? — спрашиваю я.

— А разве это не ты сейчас ответила на звонок?

Я улыбаюсь, обматывая витой телефонный шнур вокруг пальца.

— Я работала. Это другое. Могла бы и спать.

— Но я-то знал, что ты не спишь.

Сквозь телефон я почти слышу его самодовольную улыбку.

— Так что, хочешь увидеть ещё одного Санту?

— Кажется, мы застряли во временной петле.

Ник смеётся, и я легко представляю его лучезарную, игривую улыбку.

— Представь, что я живу тут круглый год. Эти рождественские огни никогда не снимают.

— Правда?

— Правда, — отвечает он медленно, словно музыка, которая переходит в тёплую паузу.

Я тону в этой тишине, в чём-то новом, не озвученном, но явно ощутимом между нами. Всё началось с простого поцелуя в лоб. Теперь это похоже на уютное одеяло у камина в снежный день. Но тут вибрация моего телефона на столе прерывает момент. На экране высвечивается привычное лицо Энн. Она, как всегда, звонит ровно по расписанию.

Я морщусь, переводя звонок в голосовую почту.

«Перезвоню позже», — проносится в голове.