Санта на замену: Тур извинений

— Ну, тогда быстрее. Время не ждёт!

И вот он снова напоминает мне Зака. Даже тем, как говорит. И я вдруг чувствую себя чуть спокойнее.

— Честно говоря, не знаю, — пожимаю плечами.

— Обычно дети просто говорят мне, чего хотят на Рождество. Может, начнём с этого? — он качает головой из стороны в сторону, и в этом движении что-то странно доброе.

Щёки его — то ли от излишка румян, то ли от жары — ярко-красные, как у хорошо разогретого человека.

Я смеюсь:

— Ну… мира во всем мире?

— А ты сама живёшь в мире?

И снова это сходство с Заком. Он был помешан на мире и медитации, даже благодарил рождественскую ёлку за её «дары», из-за чего Энн долгие годы звала его «хиппи-Санта». Страшно, насколько голос этого мужчины напоминает его.

— Просто… Рождество всегда немного одинокое время, знаешь?

Фальшивый Санта ненадолго замолкает, а затем говорит:

— Это не обязательно так. Поверь.

И снова этот тон, словно Зак вернулся. Я даже почти уверена, что передо мной он.

И тут меня словно накрывает волной. Чувства вспыхивают, а за ними — слова. Они начинают вырываться наружу, горячие, как лава из давно спящего вулкана. Секунду назад я была взволнована, а теперь уже говорю:

— Прости. За всё, что я сделала. За всё, что между нами было.

— Что?

Да, хороший вопрос. Но остановиться я не могу. Всё кажется настолько правильным.

— Нет, тише. Дай мне договорить, — говорю я. — Ты напоминаешь мне моего бывшего, и, похоже, у меня происходит какой-то прорыв.

— Эм… — Он начинает ёрзать подо мной, и я его понимаю. Но я не сойду с его коленей.

— Слушай, Зак…

Поезд мчится, и остановки уже не будет.

— Зак?

— Зак, прости меня за то, что я бросила тебя на следующий день после Рождества. Тогда шёл снег, а в декабре в Джорджии снег — большая редкость. Ты так радовался, что подарил мне тот проигрыватель, а я сказала, что он мне не нужен. Хотя, на самом деле, он был нужен. Просто я была растеряна и подавлена из-за папы, но, думаю, это не оправдание… Прости.

Слова вырываются так быстро, что я и сама не успеваю за ними следить. Но в груди что-то щёлкает, словно часть сердца, оторванная когда-то давно из-за этого проклятия, наконец-то находит своё место.

Фальшивый Санта быстро моргает:

— Это… всё?

Кажется, он осторожно подбирается к разговору, словно я держу его в заложниках с ножом в руках. Но это не так. Я чувствую себя прекрасно. Возможно, женщины с ножами чувствуют то же самое.

— Да, — говорю я и выдыхаю. — Это всё.

— Ну, тогда слезай, девочка, — бурчит он, совершенно очевидно устав от меня.

— Постой, а как же фото?

— Нет.

Я с преувеличенно несчастным видом слезаю с его колен и благодарно киваю помощнице-эльфу, которая презрительно смотрит на меня. Поскрипывая сапогами, выхожу к Николасу, и только радостные вопли Купера за моей спиной напоминают, что мир снова в порядке. Хотя я чувствую себя… иначе. Лучше.

— Ну, как оно? — спрашивает Николас.

Его глаза внимательно осматривают меня, словно пытаются уловить перемены. А перемены есть, но не внешние.

— Я… извинилась, — говорю я, перебирая свои мысли.

Николас сосредотачивает взгляд на моих глазах, и медленно, словно специально для меня, на его лице появляется улыбка. Едва заметная ямочка в бороде выглядит как отпечаток большого пальца.

— Ты извинилась? — он усмехается. — За что?

Я не могу рассказать ему о Заке или о своих бывших. Мы же вроде как договорились быть вице-президентами Клуба Ненавистников Санты. Тем более его рука сейчас тянется к моему рукаву, и я замираю, пока он снимает белый клочок ваты с моего пальто.

Я бы обошла всех Сант, лишь бы его рука коснулась меня ещё раз.

— За всякое, — говорю я. — Даже не знаю. Честно говоря, это было похоже на терапию.

— Значит, я зря трачу деньги на терапевта, когда мог бы просто пойти к Санте?

— А ты-то, оказывается, зря их ненавидел.

Его челюсть напрягается, он качает головой:

— Нет, у меня есть причины. Но этот — из хороших. Это старина Рик. Классный парень, ведёт воскресный фермерский рынок.

Я медленно киваю. Но зачем ему было проверять, кто именно изображает Санту? Я не спрашиваю. Вместо этого мы выходим из торгового центра. Ветер уже не такой колючий, как раньше. Снег растаял, но не весь. В общем, день оказался не таким уж плохим.

— Ну что, — говорит Николас, хлопая в ладони, — всё высказала?

Я пожимаю плечами:

— Частично.

— Хочешь ещё раз?

Я замираю, остановившись на полушаге, и поднимаю на него взгляд. И всё же кажется, что он читает мои мысли. Потому что этот поход к Санте действительно возвращает мне часть души, которую я бы не нашла без Николаса.

— Ты шутишь? — спрашиваю я.

— Я не шучу насчёт извинений перед Сантой.

— Это не…

И тут всё замирает. Моё сердце, время, весь мир — как будто кто-то нажимает на паузу. Николас поворачивается ко мне, медленно берет меня за подбородок, аккуратно касается его пальцами и слегка приподнимает моё лицо. На первый взгляд, этот жест можно назвать дружеским, но мой бешено колотящийся изнутри желудок уверен в обратном.

Едва заметное движение — но оно сбивает дыхание и заставляет меня застыть, как статую.

— Бёрди Мэй, хватит плутать в этих рождественских лабиринтах, — мягко говорит он.

Наши взгляды встречаются, и в его глазах, таких светлых, как зимний лёд, мелькает что-то, что расплавляет меня до самого ядра.

Ох.

Я молчу, не в силах отвести взгляд, а когда тишина становится ощутимо гулкой, он наконец отпускает меня. Но моё сердце продолжает грохотать, будто копыта северных оленей, мчащихся сквозь грудную клетку.

— Ты… ты должен прекратить это, — выдыхаю я.

— Что именно?

— Быть… очаровательным. Наверное.

На большее меня просто не хватает. Ведь я не могу, не должна, не имею права позволять себе чувствовать что-то к Николаcу. Не к нему. Никогда. Но почему-то я всё ещё стою на месте, собирая по кусочкам свои мысли после этого странного, до ужаса интимного прикосновения к подбородку, от которого хочется нырнуть в сугроб и остаться там до весны.

Он хмыкает:

— Постараюсь.