Саня

– Эй, курносая! – обратился к Верке бровастый сержант. – Тебе сапог не жмет в коленке? Возьми мой кирзовый.

– Я портянки не умею накручивать, – обнажая в улыбке мелкие ровные зубы, отвечала кассирша.

– Не горюй, я тебе покажу, как это делается… Вечерком, потемнее…

И снова по толпе волной ударил хохот, заглушая последние слова сержанта.

– А что, может, и в самом деле разобьете своих людей по нашим бригадам? – предложил Сане подтянутый, щеголеватый лейтенант в сваленной набекрень фуражке. – И вашим легче будет, и нам с вами сподручнее руководить вместе…

– Нет, Александра Степановна, – возразил стоявший Сергунков. – Наши хотят работать отдельно.

– А будут они работать? – Саня покосилась на Сергункова с сомнением.

– Не беспокойтесь, тут дело свое, кровное…

Вскоре подвел небольшую группу ремонтников Чеботарев. Ремонтники жили в полутора километрах, держались особняком и даже воду, которую возили из города, не хотели брать на станции, а заказывали для себя отдельно. У председателя месткома Чеботарева, мужика статного, гульливого, была, старше его самого лет на пять, жена, которая страсть как ревновала мужа ко всем и никуда одного не пускала. Вот и теперь она пришла вместе с ним, оттеснила его тяжелым животом в сторону и потребовала от Сани отдельной работы.

– Мы не хотим за других работать, а свое сделаем. – Она повела крутым плечом и выразительно посмотрела на мужа.

– Да, да, нам бы отдельно, – поспешно подтвердил Чеботарев, кивая курчавой огненной головой.

– Хорошо, будете нагружать столбы на машины, – ответила Саня. – Поедете на грузовиках.

Наконец подъехали совхозные. На первом грузовике в кабине сидел Валерий. Увидев Саню, он встал во весь рост на крыло, сорвал кепку с головы и приветливо замахал. Саня невольно подалась навстречу. Валерий на ходу спрыгнул к ней и, радостный, возбужденный, тиская ее руки, говорил, сверкая белозубой улыбкой:

– Ну как, собралась твоя армия? Закон!

Порывистый ветер трепал на нем расстегнутый ворот голубой рубашки.

– Застегнись, простудишься. – Саня сама стала застегивать на нем рубашку и вдруг, заметив посторонние любопытные взгляды, сильно засмущалась и залилась краской.

– Глупая, – шепнул ей Валерий, – чего ж ты стесняешься?..

Людей быстро разбили на бригады, они разошлись цепочкой по будущей электролинии от совхоза до станции, и работа закипела.

На долю станционных работников отвели четыре ближних столба. Место здесь было низменное, и сразу показалась вода. Вязкий глинистый грунт раскисал, месился под ногами, накрепко засасывая сапоги.

– Ишь проклятая, как расквасилась! – ворчал, сопя, Сергунков и выбрасывал из ямы жидкий, текший с лопаты грунт. – Девки, а ну-ка домой за ведрами!

Дочери Сергункова – одна школьница, вторая замужняя, на сносях. Эта тут же примостилась возле ямы. Младшая вскочила – косички торчком – и бросилась бежать к дому. Степанида копала вместе с мужем, зять ждал своей очереди.

– Николай Петрович, – сказала Саня, подходя, – дайте-ка я попробую.

– Нет, уж вы компануйтесь с другими, а этот столб будет наш, семейный, – и он озорно подмигнул ей своим заплывшим глазом.

Во второй яме такую же глину вместе с Кузьмичом месила Верка-кассирша. Ее маленькие хромовые сапожки по самые ушки были густо заляпаны. Третью обступили Шилохвостовы и Крахмалюки; они были такие же усердные, грязные и веселые. Саня переходила от одной группы к другой, брала лопату, ухарски плевала на ладони, кидала землю и так же, как и все, месила грязь. «Вот тебе и медведи, вот тебе и единоличники, – беспрестанно думала она, удивляясь своим сослуживцам. – Землю-то прямо не роют, а грызут… да один перед другим стараются».

– Николай Петрович! – обратилась она к отдыхавшему Сергункову, не в силах скрыть радостной улыбки. – Смотрите, что наши-то делают! Вот бы всегда так дружно.

Ей не дал договорить Сергунков.

– Ведь для себя стараются, голубушка. Да и дело здесь разумное, понятное. Столбы ставим. Свет! – Он чуть помедлил, иронически прицеливаясь к Сане, и добавил: – Это тебе не фуражка с красным околышком.

Саня снова залилась пунцовой краской, как давеча при Валерии. Ей вспомнилось первое совещание в дежурке, их выжидающие лица и ее собственный строгий начальнический тон. Какой она смешной, должно быть, казалась в их глазах! И эта школьная выходка с форменной фуражкой. «Я оставлю в дежурке свою фуражку… Одну на всех!» – вспомнила Саня свою фразу. И как значительно произнесена была она! «Фуражкой хотела покорить их… Глупая я, глупая!»

– Формой, Александра Степановна, дела не подменишь, – сказал Сергунков, словно отгадав Санины мысли.

– Ну и водкой тоже не подменишь. – Саня сердито свела брови.

– И то правда, – смиренно согласился Сергунков.

Часто по трассе на грузовике проезжал Валерий. Каждый раз он что-то приветливо кричал Сане, но из всех слов до нее отчетливо долетало только заключительное – «Закон!». Он разбивал линию, развозил столбы, а после полудня начал устанавливать их. Они вырастали в голой степи один за другим, как восклицательные знаки; и с каждым новым поднятым столбом для Сани приближались минуты встречи и, как знать, может быть, такие минуты, которые изменят всю ее жизнь.

Теперь Саня видела Валерия в степи; казалось, он не ездил на грузовике, а летал над степью, и его серый расстегнутый пиджачок раскидывался, как крылья.

Последним установили столб Сергункова. Трамбовка в жидком грунте не удалась, и столб осел в сторону, покачнулся. Со всех сторон посыпались шутки:

– Братцы! Видно, Сергунков и со столбом успел выпить. Вот он и покачнулся.

– Каков хозяин, таков и столб – на ногах не держится!

Хохот, хлюпанье, топот – все сливалось в клокочущий неудержимый поток звуков.

И вот вся эта ватага людей, разгоряченных работой, взбудораженных шутками и солнцем, проголодавшихся, вывалила на железнодорожное полотно. Полуденное солнце не на шутку грело, словно позабыло об осени, и подсушивало глинистые серые мазки на сапогах, на руках, на лицах.

– Воды! Воды давай! – кричали в толпе.

И Саня приказала Крахмалюку открыть запасную цистерну с водой.

– Сегодня позвоню в депо – привезут еще. Давай, давай, открывай! – подтолкнула она Крахмалюка. – А потом и насчет пива скажи.

Крахмалюк открыл цистерну; зазвенели ведра, и заискрилась всюду в щедрых фонтанах брызг семицветная радуга. Люди мылись, по пояс раздетые, обливались, ухали и притворно пронзительно взвизгивали. За несколько минут с водой было покончено.

– Товарищи! – кричал с цистерны Крахмалюк. – Бросьте вы плескаться. У нас кроме воды есть кой-чего покрепче. Пиво есть! Две бочки… Александра Степановна позаботилась.

– Даешь пиво!

– Качай начальницу! – рявкнула толпа и бросилась к Сане.