Саня

Саня ринулась к пожарным:

– Что же вы не тушите? На поглядки приехали?

– Чем? Воды-то нет, – отвечал усатый пожарный, картинно стоявший на крыле автомашины.

– А багры на что! Растаскивайте! Я вам приказываю! – надрывно кричала Саня.

– Чего там растакивать? – невозмутимо произнес тот же пожарник, видимо старший. – Чуть тронешь – все рассыпается. Гнилье.

– Ах, так! Отказываетесь?.. – Саня подбежала к своим сослуживцам. – А вы что любуетесь? Кино вам бесплатное, что ли? Берите багры и растаскивайте стены!

– Напрасно волнуешься, дочка, – ответил кто-то из толпы, Саня не разобрала, чей голос. – Кассу вынесли в сохранности, а всякая лобуда пусть горит, ей и цена-то копейка.

– Как это – пусть горит? – опешила Саня, чуть не плача от бессилия и гнева.

Перед ней стояли словно не те люди, что сегодня с таким усердием рыли ямы, месили грязь, таскали столбы.

– Чего горевать, он уже и так отслужил, отстоял свое.

– Новый скорей построят.

– С чего же в огонь-то лезть? – раздавались из толпы голоса, и Саня все больше и больше накалялась от ярости.

Кто-то подбежал к толпе и крикнул:

– Ребята! Чеботарев с литовкой бежит сюда. Пьяный. Жену разыскивает. Кабы не порезал кого… Берегись!

– Он, сердечный, пьяным только на ней, ведьме, и отыгрывается, – заметил кто-то сочувственно.

– Зато уж наутро, тверезому, она ему задаст, – произнес кто-то злорадно.

– Пошли, ребята, своя жизнь дороже…

И толпа стала быстро таять. Это еще сильнее подстегнуло Саню.

– Своя, значит? Своя! А это чужое? Пусть горит? – пыталась она остановить толпу, но ее никто не слушал.

– Пошли, пошли отсюда, – тащил ее за рукав Валерий. – Долго ли до беды. Тебе дело говорят Новый скорей поставят. Закон!

– Ах и ты туда же! Я знаю – для тебя все чужое, все… Только шкура своя дорога… Вот он, твой закон. – И все накипевшее на душе, все, что западало от мерзкой людской расчетливости и давило, – все это взметнулось острым языком пламени, перехватило горло, сдавило дыхание. – Прочь от меня! Уходи отсюда!

– Ты что, ополоумела? – Валерий отпрянул от нее, но, увидев огненно-рыжую, словно горящая головешка, голову Чеботарева и за его плечом в медном отблеске пожара широкое лезвие косы, бросился наутек. А Саня с криком: «Бить их! Бить… всех, всех!..» – налетела, как коршун, на Чеботарева и била его по щекам до тех пор, пока не упала на землю в слезах, в исступлении. Чеботарев, в минуту протрезвевший, бросил косу, растерянно стоял перед ней.

– Вот оно как обернулось, – бормотал он. – Виноват… Нарушил, значит.

Потерявшую память Саню отнесли к Настасье Павловне. Потом приехал на велосипеде из Звонарева милиционер и забрал Чеботарева, чтобы посадить его в подвал, приспособленный участковым для вытрезвиловки.

8

На расследование пожара в Касаткино приехал начальник отдела кадров Софрон Михайлович Косяк. Это был человек солидной наружности и деликатного обхождения; крупные рыжеватые кудри и седые виски придавали ему артистический вид; у него все было округлым: и широкий скошенный подбородок, и розовые, как свежеиспеченные пирожки, щеки, и мясистый глянцевитый нос. Более двадцати лет прослужил он в армии, дошел до майора, однако выше должности инструктора политотдела дивизии не поднялся. При первом же сокращении его уволили в запас. В отделении дороги он работал уже третий год и успел заслужить авторитет объективного и беспристрастного человека.

Софрон Михайлович, понаторевший во всевозможных комиссиях, сразу приступил к делу. Он решил начать с опроса «противной стороны», то есть тех людей, с которыми Саня сталкивалась по службе. «Объективность – прежде всего, – рассуждал он, – а искать ее надо в столкновениях». Поэтому и вызвал первой кассиршу.

Он принял ее в буфете, спешно оборудованном под кабинет.

– Садитесь, пожалуйста, Вера Григорьевна, – мягко пригласил Косяк.

Верка церемонно поджала губу и осторожно присела на краешек стула.

– Что вы можете сказать нам по вопросу пожарных обстоятельств? – Косяк снова мягко улыбнулся.

Верка повела плечом:

– Это про какие же обстоятельства?

– Иными словами, то, что было до пожара.

– А что ж было? Ставили столбы, потом плескались возле дежурки. Пиво пили. Потом совхозные пришли, пьянствовали. А когда пожар случился, приехали пожарники тушить – воды не оказалось.

– А куда же вода делась?

– Так я же вам сказала: после работы плескались – всю израсходовали.

– А кто же дал указание на расход воды?

– Начальница наша, Курилова.

– Так, так… А можно было бы, скажем, отвести людей на помывку сапог куда-нибудь в степь? Болота есть в степи?

Кассирша внимательно посмотрела на Косяка и согласно улыбнулась.

– Сколько хочешь.

– Понятно. Значит, товарищ Курилова проявила в этом вопросе недомыслие? Вы согласны?

– Конечно, согласна! – с радостью подхватила она, догадываясь, куда клонит Косяк.

– Хорошо, так и запишем.

Он вдруг подался к Верке и быстро спросил:

– А за что вас отстранила Курилова от работы?

– Билет незаконно приказывала выписать. А я отказалась, – с достоинством отвечала кассирша. – Тогда она сама выписала. А ей за это начет сделали. Да уж если говорить начистоту, беззаконие здесь на каждом шагу. – Она наконец поняла, что от нее требуется, и разошлась. – Здесь все держится на сделках. Курилова держит на работе сторожем бывшего начальника станции, а деньги выплачивает его дочери, потому что ему не положено, он полный пенсионер. А возле главного пути совхозные построили незаконно склад. У них документов на разрешение постройки нет. Я все знаю! Бывшего начальника они за это угостили водкой, а Курилова с ихним десятником-строителем вроде за жениха с невестой. Он ей и столбы поставил, уж наверно за что-нибудь, не задаром же. А я честный человек, я скрывать ничего не стану.

Косяк быстро записывал и согласно кивал головой.

– Интересно очень… Спасибо вам, спасибо, – сказал он, потирая руки. – А не смогли бы вы пригласить ко мне того строителя из совхоза? Ну, скажем, после работы.

– Отчего ж нельзя? Приглашу. Он придет. – Верка, довольная и радостная, встала из-за стола. – Курилова замуж думает за него выйти! Но по секрету вам скажу ничего у нее не выйдет. Да! Она тут во время пожара такую истерику закатила. Обзывала всех, и его тоже, с кулаками лезла. Так неинтеллигентно! Он с той поры на глаза ей не попадается. Я все знаю, все…

– Так, так, – кивал головой Косяк, любезно провожая свою посетительницу до двери.

Он вызывал к себе и Крахмалюка, и Шилохвостова, и Кузьмича – всех, и даже глухую Полю. Но неожиданно для себя он не встретил со стороны этих людей активной поддержки своего расследования; они либо отвечали нехотя, одними и теми же фразами: «Нет, не видал…», или – «Чего не знаю, того не могу сказать…», либо вовсе отмалчивались.

А Кузьмич даже стал доказывать; что вокзальный барак загорелся от проходящего поезда – искры вылетели из паровозной трубы и попали на крышу; крыша-то ветхая, на ней не щепа – солома, ну и загорелось, стало быть. Чего же тут винить Курилову? Да и барак ветхий, отстоял свое… Грош ему цена.