Саня
Шрифт:
«Вот и зима идет, долгая, скучная, – думала Саня. – И надо готовиться встречать ее. Новые заботы, новые хлопоты. И опять одна, одна…»
Вот показалось и Касаткино: быстро набегали приземистые бараки, дома. На месте сгоревшего вокзала
Резко просвистели три остановочных свистка, пронзительно завизжали, заскрежетали тормозные колодки на колесах, паровоз задергался и стал.
Саня высунулась из паровоза и сразу все поняла: перед ней стояли все ее сослуживцы, и на каждом была новенькая форменная фуражка с красным верхом. Они неловко переминались, молчаливые, слегка смущенные и радостные.
Сане захотелось рвануться к поручням и одним махом спуститься туда, вниз, но руки ее дрожали от волнения и слабости, и она долго не могла нащупать ногой подножку.
– Вот так, – бережно поддерживал ее Сергунков и, видя, с каким радостным вниманием оглядывает она собравшихся, заметил: – Это я у самого Копаева выпросил, фуражки-то. Для порядка, значит. Сюда приезжал начальник. Видишь? – указал он на бревна. – Строить будем вокзал.
– Строимся, строимся! – удовлетворенно загудели со всех сторон.
– Откуда же вы узнали,
что я приеду? – спросила Саня, не в силах скрыть своего счастливого удивления. – Ведь я никому не сообщала.– А нам Васюков позвонил, – наперебой отвечали ей. – Едет, говорит, жива-здорова.
В толпе Саня обратила внимание на полную девушку в форме и в сапожках.
– Валя Дунина, – представилась девушка.
– Новая кассирша.
– На место той прислана.
И никто не произнес ни имени, ни фамилии прежней кассирши.
Уже дома Настасья Павловна рассказала Сане:
– Выжили ее в два счета. Особенно Сергунков с Шилохвостовым старались. Она после твоего отъезда схлестнулась с этим Валерием. Два лаптя… И поселиться здесь решили. Ни стыда, ни совести, прости господи. Ушла к нему, и корову свою на веревочке увела. Эх, девка, девка! Смотрю я на тебя и думаю: ну чем ты их взять сумела? Как приворожила к себе? Нынче вон Кузьмич к твоему приезду банку варенья принес, а Рива – ой, не могу! – Настасья Павловна засмеялась, – горшок щей приволокла. Видно, крепость в тебе особая – становой хребет.
В сумерках пошел снег; и Саня долго смотрела в окно, как прихорашиваются черные плешины земли, как мягче и чище становится просторная, бескрайняя степь.
1957