Сапер. Том II

— Петя, ты же помнишь меня? С надеждой в голосе спросил неизвестный. И продолжил, уже с напором: — Мы из Львова пешком шли, не забыл?

— Виталик? — наконец узнал я. Шизофреник из Львовской психушки. Хороший парень, особенно если не говорить с ним о соседях, которые его преследуют, следят через розетки и насылают ядовитый газ в почтовый ящик.

— Да, Петя, узнал! А я ведь тоже от Соломоныча отбился, в Киеве уже, мы же добрались тогда, нас военные подвезли, а мы в больницу пошли, нас и кормили там, и в баню повели…

— Подожди, Виталик! — я попытался его остановить, но он продолжал тараторить свое, будто и не слышал меня.

— А потом мена там Фурсенки нашли, представляешь? — парень сел на свою любимую тему, теперь надо только дождаться, когда он переключится на другое. — Я ночью проснулся, как почуял! Смотрю, а они через лампочку газ запускают! Думали, если свет горит, я не замечу, — хихикнул он. — А я что, сумасшедший, что ли? Не на того напали! Я их всех обманул! Я убежал, а Фурсенки думают, что я там, потому что свет отключился!

— Как же ты сюда добрался? — спросил я и на этот раз мне повезло.

— Так пешком, как же еще? — удивился Виталик так искренне, будто это был единственный способ передвижения. Конечно, без малого тыщу километров отмотать по военным дорогам — сущая ерунда. — Сначала на поезде, потом пешком. Только обувь порвалась немного, — он продемонстрировал подвязанные проволокой ботинки цвета дорожной пыли. Впрочем, он весь был такого цвета.

— Тебе в больницу надо, — посоветовал я. — Там тебе новые ботинки дадут. И в баню отведут.

— Так я тут не знаю ничего, — немного огорчился парень, но через секунду на его лицо вернулась улыбка. — Ты меня отведешь, да, Петя?

— Я сейчас занят, — деланно озаботился я. — Никак не получится. Ты вон туда иди, — показал я в сторону Гоголевского бульвара. — Там милиционер стоит, он тебя в больницу отправит.

— Ой, Петя, спасибо! Ты настоящий друг!

Хорошо, что у Виталика сейчас такая фаза болезни когда он радостный и товарищ всем на свете, а то подстрелили бы по дороге. Чудо, что он прошел сквозь все заслоны и проверки. Точно как в поговорке — дуракам везёт. Хотя парень — далеко не дурак. Во всём, что не касается его соседей-отравителей, он разбирается очень хорошо. Рассказывал, что перечитал все книги в их поселковой библиотеке. Спокойно разговаривал на русском, родном украинском и польском. Вот такие дела.

— Виталик! — позвал его я, когда он уже отошел на несколько шагов. — Вот, возьми, пригодится, — я отдал ему пару купюр, найденных в кармане.

— Спасибо, Петя, ботинки куплю, — засмеялся он. — Пока, я к милиционеру пойду, он меня в больницу отвезёт!

— Так Соломоныч… С ним всё в порядке было? — спросил я.

— А что ему сделается? — ответил Виталик. — Он же врач! — и пошел по Арбату прочь, тут же утратив ко мне интерес.

Я поднял с тротуара упавший гривенник, дошел до телефонной будки и набрал номер. Ответили почти сразу, будто на том конце провода ждали звонка.

— Слушаю, — голос в трубке, вестимо дело, попробуй, разбери. Иной раз не понять даже, мужчина или женщина. Да и слышал я вчера парторга этого всего ничего.

— Мне бы товарища Мишина, — огласил я причину звонка.

— У аппарата, — ответил тот же голос.

— Вчера на Казанском вокзале встречались, Соловьев моя фамилия.

— Ой, хорошо как, что вы позвонили, товарищ старший лейтенант! — даже сквозь все искажения было слышно, что собеседник мой рад донельзя. — Вы к нам сможете подойти? Когда? Мы сразу организуем встречу с трудовым коллективом!

Я вспомнил бойких девчат, закруживших меня вчера и невольно улыбнулся. Хорошие у них там работницы.

— Да вот давайте прямо сейчас и подъеду, — сказал я. — Времени у меня немного, уезжать пора. Как к вам с Арбата добраться?

— А вы где там на Арбате? — спросил Мишин. — Мы за вами машину сейчас пришлем, пятнадцать минут, не больше!

— Угол Арбата и…, — я выглянул из будки и посмотрел на табличку, — Спасопесковского переулка.

— Стойте там, высылаем машину! — Мишин повесил трубку.

Ну, предположим, прошло не пятнадцать минут, а чуть не пол часа. Я за это время даже научился произносить быстро название этого переулка. Это же ужас какой-то, дорогие друзья: центр столицы, правительственная трасса, а названия будто из конкурса «хрен произнесешь».

Прислали за мной «эмку», которая, судя по внешнему виду, последние лет сто гоняла без остановок по жуткому бездорожью. Видать, основной парк машин уже перекочевал в войска, а заводчане ездили на том, от чего даже неприхотливые армейцы отказались. Но кто как не военный понимает, что плохо ехать всё равно в сто раз лучше, чем хорошо идти. Минут пятнадцать — и на месте.

Мишин, тот самый парторг (я очень удивился его скромному виду — такой заводище, а главный партиец ходит в стареньком костюмчике с неумело обштопанными обшлагами), организовал встречу с коллективом быстро: в одном цеху как раз приближался обеденный перерыв, вот меня в него и втиснули. Понятное дело, людям пожевать что-то надо, не голодными же у станка торчать? Так что я коротенько рассказал про наше мужество и героизм, вспомнил, конечно, всех ребят, что полегли рядом со мной. Слушали молча, никто не бухтел, что перерыв украли. Заметил, что в цеху очень много пожилых рабочих, женщин и подростков. Мужиков молодых почти и нет. А ведь на таких производствах броня крепкая, просто так не берут. Спросил об этом у парторга, когда по концу встречи он меня на выход провожал. Оказалось, очень многие просто выехали с частью производства в эвакуацию, там работу налаживают. Вот такие пироги, ребята. Хреначат тут не за страх. И бабы, и пацаны пятнадцатилетние, и деды, которых с заслуженного отдыха выдернули — все пашут, никто слова не говорит.

***

А вот у Веры меня ждал совсем не тот прием, на который рассчитывает муж, примчавшийся с фронта, получивший орден и вообще, хороший и красивый (местами) парень. Жена посмотрела на меня так, будто я самолично украл лучшие годы ее жизни. А она об этом только что узнала. Короче, семейный скандал. Даже не спросила, каким это макаром я утром попрощался, а потом вернулся.

Поначалу я не разобрался, завалился к ней в комнату, говорю, мол, давай, корми мужа, а то он до утра свободен, хотя для этого весь день и летал по столице и ее окрестностям. После завода я ведь опять в Генштаб, связался с Киевом, меня послали на аэродром в Кубинке. Пока туда добрался, там нужный самолет нашел, узнал у ребят, что в самом лучшем случае вылет утром. Но вместо предложенного богатырского сна в казарме я отпросился в Москву. И что я вижу? Жена мечет на меня взгляды такого накала, что впору за целостность одежки начать переживать: того и гляди дырку прожжет. Возможно, что и насквозь.

— Так, Вера Андреевна, а ну рассказывай, в чем моя вина, — сказал я, садясь на старенькую табуретку. — А то я теряюсь в догадках. Времени мало, так что давай его экономить. Ты говоришь, почему сердишься, я говорю, в чем ты неправа, и мы живем дальше в мире и любви.

— Ты… ты, Петя, — грудь моей красавицы под домашним халатиком так заходила от возмущения, что я чуть не облизнулся, — не сказал мне ничего… про квартиру! — выпалила она.

— Не пойму причины беспокойства. — что-то я резковато с этой табуретки встал, сильно жалобно она скрипнула. А может, она историческая и именно с этого предмета мебели барыня в промежутках между написанием стихов лампочки закручивала? — Не сказал вчера, сказал бы сегодня, Тем более что вчера еще толком ничего и непонятно было.