Сара

— По всей комнате горят сотни восковых свечей, — сурово сообщил Пакстон. — Твоя мать, — и в этой фразе я ощутил отчетливую враждебность, направленную на меня, — находится при смерти.

Теперь, заходя в «Голубятню», я чувствовал, как заметно смолкает шум, что вызывало особенную тревогу, после того как я прочел, что в меню появились фаршированные перепелиные яйца, обжаренные и тушенные в свежей чернике с гороховыми равиоли по-английски. От такого фирменного блюда не могла бы отвлечь даже авария, случившаяся напротив.

— Назвать кого-то своей матерью — это серьезный вызов, — сказал мне Глэд, когда я в слезах прибежал на стоянку трейлеров.

— Значит, теперь и по мне поставят пластинку Дэви Крокетта? — спросил я, в рыданиях прижимаясь к нему.

— Ну, что ты, — погладил он меня по голове. — Просто нужно время, чтобы все забыли об этой истории.

И тогда я решил во что бы то ни стало доказать им, что я не какой-нибудь неблагодарный мерзавец. Я все сделаю для того, чтобы стать лучшей ящерицей на парковке, так, чтобы в один прекрасный день войти в «Голубятню» с самым большим на свете енотовым пенисом и сесть за столик под восторженный и благоговейный шепот.

— Учитывая, что ты еще новичок в нашем деле, это пойдет тебе на пользу — ответил Глэд на мой вопрос, почему он выделяет мне не больше двух клиентов за ночь.

Мой ухажер охал и ахал надо мной, ласкал меня, будто игрушку, и вылизывал, как леденец на палочке, или демонстрировал атласные панталоны во французских кружевах, которые носил под протертыми джинсами. У меня так и не получалось «открыть третий глаз», как у Пирожка или Матушки Шапиро. Клиенты Глэд у были заранее известны, как и их вожделенные желания, так что мне просто не на ком было тренироваться, чтобы разработать интуицию.

— И я хотел бы раскачивать грузовик, как настоящие ящерицы, — посетовал я Глэду. — И запихивать потом доллары в туфли.

— Я никому не позволю играть с тобой, — сказал он, и разговор на этом закончился.

— Моя енотовая косточка никогда не вырастет, — хныкал я Пломбир. — Я мог бы принести Глэду гораздо больше денег…

— Глэд классный сутенер, он числится во всех справочниках для дальнобойщиков, но, к сожалению, любит разыгрывать из себя Санта Клауса. А сутенер и Санта Клаус плохо уживаются в одном человеке. Поэтому он страдает, — с прискорбием констатировала Пломбир.

Я уважительно кивнул, соглашаясь с тем, что в нашем покровителе присутствуют противоречивые тенденции.

— Хочешь большего — докажи, что ты на это способен… — буркнула Пломбир, аккуратно поправляя свои короткие гольфики.

— Что ты имеешь в виду? — присел я рядом на корточки.

— Ну, видишь ли, тут ведь не одна стоянка, — сказала Пломбир в пространство, поправляя кружевцо на носочке. — И есть такие водилы, что могут и увезти тебя невесть куда… — Она прижала палец к губам, не глядя в мою сторону.

— Никому ни слова, — с улыбкой пообещал я.

И мой кавалер, с которым я встречался каждый четверг в семь вечера, решил меня прокатить. После того как он натянул черные джинсы «Блэк Дэвис», застегнутв черный ремень и повязав сверху расписной вышитый кушак, я сказал ему, что видел во сне Джакалопа [15] — с такими огромными оленьими рогами, что полсотни дальнобойщиков могли повесить на них свои шляпы, и все равно остались бы свободные места.

— Но это далеко, — отозвался водила, застегивая красно-черный долгополый батник фирмы «Голдмастер» поверх шелковой ночнушки.

15

Мистическое существо западноамериканского фольклора, рогатый кролик.

— Знаю, — я намотал прядку на указательный палец, как Сара, когда кокетничала с клиентом. — Но, похоже, силы мои на исходе — и если дело пойдет так и дальше, Глэд может выкинуть меня со стоянки в два счета… — я вздохнул, как Сара в таких случаях, — может быть, на меня наложили порчу…

— Порча, говоришь? Дело зашло так далеко? — Он покачал головой, затягивая шнурки на ботинках со стальными носками — при этом обнажились икры, затянутые в колготки — со швом как раз посередине. — Ладно, будь по-твоему. Ты попросишь Джакалопа вернуть твои любовные чары, которыми ты сможешь обворожить каждого носящего шелковые трусы водилу в этом полушарии.

Он повез меня за Чит, на соседний берег, — граница, которую Глэд никогда не пересекал. Здесь его власть надо мной кончалась.

— Слишком много злокозненной ворожбы, — Глэд всегда говорил так, когда кто-нибудь предлагал перенести бизнес на соседний берег. — Человек много раз был обманут этими горами и рекой.

Он не позволял ни одной из своих подопечных пересекать Чит для паломничества, чтобы вновь обрести покровительство и защиту Священного Джакалопа.

Едва мы въехали на усыпанную гравием парковку, как тут же были оглушены целым каскадом ароматов французских духов и прочей парфюмерии, которой пользовались ящерицы.

— Схожу освежиться бурбоном, пока ты там выкладываешь свои проблемы. — Поправив чулки, он удалился в туманные внутренности бара, напоминавшего каменную крепость, сложенную из плитняка.

Я же прогулялся в ту в сторону, где маячила очередь, простираясь до самой двери. Ящерицы стояли в своих вечерних нарядах: нежно розовых, зловеще красных и загадочно черных. Я приостановился, ожидая, пока на меня обратят внимание, красуясь в своих лакированных черных сапожках до колен, контрастирующих с белизной ног, и одернул клетчатую юбку. После чего полез за помадой в отдельный кармашек кожаной косметички, которую ссудила мне Пломбир, и внес уточнения в макияж. Взбив прическу, подошел поближе, выставив себя на всеобщее обозрение. Метнув в мою сторону оценивающие взоры, коллеги отвернулись, нервно тряхнув волосами.

Перед выходом «на охоту» Сара неизменно повторяла:

— У меня такой неотразимый вид, что, когда вхожу в этот бар, я заставляю всех сучек мандражировать словно кошек на раскаленной крыше.

Часть девушек помоложе задержали на мне свои взгляды и даже несколько смущенно заулыбались. Им было неудобно. Сам факт того, что они пришли сюда за помощью, говорил, что не все у них ладно с профессией, раз уж им понадобилась опека Джакалопа. Уж если быть ящерицей — то профессионалкой — иначе это чистый позор и комедия.

Многие ящерицы были в зеркальных солнечных очках, какие носят полицейские из дорожной инспекции, и головных палестинских платках поверх париков в стиле кантри.

Я улыбнулся им, но, видимо, слишком поспешно и откровенно, потому что все, презрительно дернув кудрями, локонами и прочими головными уборами, отвернулись — кроме девушки, стоявшей в очереди последней. Она приветливо кивнула, когда я примкнул к ней, избавив ее таким образом от участи быть крайней. Кивнув в ответ, я высунулся из шеренги, вглядываясь в тусклый свет, пробивавшийся из бара. Там смутно вырисовывались подсвеченные кончики оленьих рогов, гостеприимно раздвинутые, точно руки Иисуса на картинке.