Сашка

51

Он был врагом писателей и книг,В делах судебных почерпнул познанья.Спал очень долго, ел за четверых;Ни на кого не обращал вниманьяИ не носил приличия вериг.Однако же пред знатью горделивойУмел он гнуться скромно и учтиво.Но в этот век учтивости законДля исполненья требовал поклон;А кланяться закону иль вельможеСчиталося тогда одно и то же.

52

Он старших уважал, зато и самПочтительность вознаграждал улыбкойИ, ревностный хотя угодник дам,Женился, по словам его, ошибкой.В чем он ошибся, не могу я вамОткрыть, а знаю только (не соврать бы),Что был он грустен на другой день свадьбы,И что печаль его была однаИз тех, какими жизнь мужей полна.По мне они большие эгоисты, —Всё жен винят, как будто сами чисты.

53

Благодари меня, о женский пол!Я – Демосфен твой: за твою свободуЯ рад шуметь; я непомерно золНа всю, на всю рогатую породу!Кто власть им дал?.. Восстаньте, – час пришел! [1] Конец всему есть! Беззаботно, явноИдите вслед за Марьей Николавной!Понять меня, я знаю, вам легко,Ведь в ваших жилах – кровь, не молоко,И вы краснеть умеете уж кстатиОт взоров и намеков нашей братьи.

1

Во всех известных списках за этим стихом следуют строки:

Я поднимаю знамя возмущенья.Ура! Сюда все девы! Прочь терпенье!

Эти два стиха выводятся из основного текста как вариант стихов 578–579. Одиннадцатистрочная строфа у Лермонтова не может содержать 13 строк. Из четырех смежных стихов с женскими рифмами два включены в строфу ошибочно. Оставляем в тексте наиболее вероятную из двух параллельных пар стихов.

54

Иван Ильич стерег жену своюПо старому обычаю. Без лестиСказать, он вел себя, как я люблю,По правилам тогдашней старой чести.Проказница ж жена (не утаю)Читать любила жалкие романыИли смотреть на светлый шар Дианы,В беседке темной сидя до утра.А месяц и романы до добраНе доведут, – от них мечты родятся…А искушенью только бы добраться!

55

Она была прелакомый кусокИ многих дум и взоров стала целью.Как быть: пчела садится на цветок,А не на камень; чувствам и весельюКазенных не назначено дорог.На брачном ложе Марья НиколавнаБыла, как надо, ласкова, исправна.Но, говорят (хоть, может быть, и лгут),Что долг супруги – только лишний труд.Мужья у жен подобных (не в обидуБудь сказано), как вывеска для виду.

56

Иван Ильич имел в Симбирске домНа самой на горе, против собора.При мне давно никто уж не жил в нем,И он дряхлел, заброшен без надзора,Как инвалид, с георгьевским крестом.Но некогда, с кудрявыми главами,Вдоль стен колонны высились рядами.Прозрачною решеткой окружен,Как клетка, между них висел балкон,И над дверьми стеклянными в порядкеВиднелися гардин прозрачных складки.

57

Внутри всё было пышно; на столахПестрели разноцветные клеенки,И люстры отражались в зеркалах,Как звезды в луже; моськи и болонкиВстречали шумно каждого в дверях,Одна другой несноснее, а далеЗеленый попугай, порхая в зале,Кричал бесстыдно: «Кто пришел?.. Дурак!»А гость с улыбкой думал: «как не так!»И, ласково хозяйкой принимаем,Чрез пять минут мирился с попугаем.

58

Из окон был прекрасный вид кругом:Налево, то есть к западу, рядамиБлистали кровли, трубы и потомМеж ними церковь с круглыми главами,И кое-где в тени – отрада днем —Уютный сад, обсаженный рябиной,С беседкою, цветами и малиной,Как детская игрушка, если вамУгодно, или как меж знатных дамРумяная крестьянка – дочь природы,Испуганная блеском гордой моды.

59

Под глинистой утесистой горой,Унизанной лачужками, направо,Катилася широкой пеленойРодная Волга, ровно, величаво…У пристани двойною чередойПлоты и барки, как табун, теснились,И флюгера на длинных мачтах бились,Жужжа на ветре, и скрипел канатНатянутый; и серой мглой объят,Виднелся дальний берег, и белелиВкруг острова края песчаной мели.

60

Нестройный говор грубых голосовМежду судов перебегал порою;Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов —Всё в гул один сливалось над водою.И Марья Николавна, хоть суровКазался ветр, и день был на закате,Накинув шаль или капот на вате,С французской книжкой, часто, сев к окну,Следила взором сизую волну,Прибрежных струй приливы и отливы,Их мерный бег, их золотые гривы.

61

Два года жил Иван Ильич с женой,И всё не тесны были ей корсеты.Ее ль сложенье было в том виной,Или его немолодые леты?..Не мне в делах семейных быть судьей!Иван Ильич иметь желал бы сынаЗаконного: хоть правом дворянинаОн пользовался часто, но детей,Вне брака прижитых, злодей,Раскидывал по свету, где случится,Страшась с своей деревней породниться.

62

Какая сладость в мысли: я отец!И в той же мысли сколько муки тайной —Оставить в мире след и наконецИсчезнуть! Быть злодеем, и случайно, —Злодеем потому, что жизнь – венецТерновый, тяжкий, – так по крайней мереДолжны мы рассуждать по нашей вере…К чему, куда ведет нас жизнь, о томНе с нашим бедным толковать умом;Но исключая два-три дня да детство,Она, бесспорно, скверное наследство.

63

Бывало, этой думой удручен,Я прежде много плакал и слезамиЯ жег бумагу. Детский глупый сонПрошел давно, как туча над степями;Но пылкий дух мой не был освежен,В нем родилися бури, как в пустыне,Но скоро улеглись они, и нынеОсталось сердцу, вместо слез, бурь тех,Один лишь отзыв – звучный, горький смех…Там, где весной белел поток игривый,Лежат кремни – и блещут, но не живы!

64

Прилично б было мне молчать о том,Но я привык идти против приличий,И, говоря всеобщим языком,Не жду похвал. – Поэт породы птичей,Любовник роз, над розовым кустомУрчит и свищет меж листов душистых.Об чем? Какая цель тех звуков чистых? —Прошу хоть раз спросить у соловья.Он вам ответит песнью… Так и яПишу, что мыслю, мыслю что придется,И потому мой стих так плавно льется.

65

Прошло два года. Третий годОбрадовал супругов безнадежных:Желанный сын, любви взаимной плод,Предмет забот мучительных и нежных,У них родился. В доме весь народБыл восхищен, и три дня были пьяныВсе на подбор, от кучера до няни.А между тем печально у воротВсю ночь собаки выли напролет,И, что страшнее этого, ребенокВесь в волосах был, точно медвежонок.

66

Старухи говорили: это знак,Который много счастья обещает.И про меня сказали точно так,А правда ль это вышло? – небо знает!К тому же полуночный вой собакИ страшный шум на чердаке высоком —Приметы злые; но не быв пророком,Я только покачаю головой.Гамлет сказал: «Есть тайны под лунойИ для премудрых», – как же мне, поэту,Не верить можно тайнам и Гамлету?..