Сатанинские стихи

Припомнится же! Но, может быть, этот фармацевтический Тамерлан был не таким уж и плохим панегириком [2133] для поверженного монарха, лежащего здесь, в своей червиво-книжной [2134] студии, взирающего на три мира, ждущего своего конца.

— Подвинься, Абба, — радостно подошел к нему Салахаддин. — Время спасать твою жизнь.

Она все еще здесь, на полке в кабинете Чангиза: настоящая медно-бронзовая лампа, обладающая, как предполагается, силой исполнять желания, но пока (поскольку никогда не была потерта) не прошедшая испытания. Немного потускневшая ныне, она взирала на своего умирающего владельца; и наблюдала, в свой черед, за его единственным сыном. Оказавшимся на миг во власти искушения снять ее, потереть три раза и спросить у джинна в тюрбане волшебное слово… Однако Салахаддин не тронул лампу. Здесь не осталось места для джиннов или упырей или ифритов; нельзя позволять себе никаких призраков и фантазий. Никаких волшебных формул; лишь бессилие пилюль.

2133

Панегирик — литературный жанр, представляющий собой речь, написанную по случаю чьей-либо смерти.

2134

Игра слов: «книжный червь» и «червивая книга».

— Знахарь [2135] прибыл, — пропел Салахаддин, позвякивая крохотными пузырьками, пробуждая отца от дремоты.

— Лекарства, — по-детски скривился Чангиз. — Ээх, кхе, тьфу.

* * *

Этой ночью Салахаддин заставил Насрин и Кастурбу заснуть в уюте собственных постелей, пока он внимательно следил за Чангизом с матраца на полу. После полуночной дозы изосорбида умирающий проспал три часа, а затем попросился в туалет. Салахаддин буквально поставил его на ноги и был поражен легкостью Чангиза. Всю жизнь он был тяжелым человеком, но теперь стал живым обедом для расползающихся раковых клеток… В туалете Чангиз отказался от любой помощи. «Он не позволит Вам сделать единственную вещь, — любовно жаловалась Кастурба. — Такой уж он стеснительный парень».

2135

Возможно, намек на польский фильм «Знахарь» режиссера Ежи Гоффмана (1982) по повести Тадеуша Доленги-Мостовича. Правда, у Рушди использовалось словосочетание «the medicine man», тогда как этот фильм в англоязычном прокате выходил под названием «The Quack». Однако под названием «The Medicine Man» в 1992 году (уже после написания романа, так что прямой зависимости тут явно нет) в США вышел фильм с участием Шона Коннери, также известный русском зрителю как «Знахарь» (реж. Джон МакТирнэн), поэтому в настоящее время ассоциации с фильмом могут возникнуть и у англоязычного, и у русскоязычного читателя, независимо от того, подразумевал ли их автор.

По пути обратно к постели он слегка облокотился на руку Салахаддина и поковылял через весь дом в старых, изношенных тапочках к спальне; оставшиеся у него волосы забавно торчали во все стороны, голова клювообразно склонялась вперед на тощей, хрупкой шее. Салахаддину внезапно захотелось поднять старика, уложить его в колыбельку своими руками и петь мягкие, убаюкивающие песни. Вместо этого он выпалил — в самый неподходящий для этого момент — прошение о примирении.

— Абба, я приехал, потому что не хочу, чтобы между нами оставались теперь какие-то проблемы…

Гребаный идиот. Пусть черт тебя измажет в черный цвет, сметаннолицый шут! [2136] Посреди проклятой ночи! И если он не догадывался, что умирает, то теперь ты своей траурной речью уж точно сообщил ему это.

Чангиз продолжил семенить вперед; лишь чуть сильнее сжал руку сына.

— Теперь это не важно, — сказал он. — Все забыто, что бы то ни было.

Наутро Насрин и Кастурба явились в чистых сари, отдохнувшие и жалующиеся:

2136

Шекспир, «Макбет», акт v, сцена 3, пер. М. Лозинского).

— Это так ужасно — спать вдали от него, что мы не сомкнули глаз ни на миг.

Они повалились на Чангиза, и столь нежными были их ласки, что у Салахаддина сложилось то же ощущение подглядывания за частной жизнью, которое было у него на свадьбе Мишалы Суфьян. Он тихо покинул комнату, пока эти трое любовников обнимались, целовались и плакали.

Смерть, великий факт, плела свои заклинания вокруг дома на Скандальном мысе. Салахаддин сдавался ей, как и все вокруг, даже Чангиз, который в этот второй день частенько улыбался своей старой кривой ухмылкой, как бы говорящей: я все знаю, я буду идти наравне со всеми, только не думайте, меня не одурачить. Кастурба и Насрин тряслись над ним неуемно, расчесывая его, уговаривая поесть и попить. У него распух язык, сделав его речь несколько невнятной, затруднив глотание; он отказывался от всего жилистого и волокнистого, даже от цыплячьей грудки, [2137] которую жаловал всю жизнь. Глоток супа, картофельное пюре, вкус заварного крема. Детское питание. Когда он садился, Салахаддин усаживался позади него на кровать; на время еды Чангиз прислонялся к телу сына.

2137

Возможно, отсылка к тому «цыпленку навынос», которого Саладин воспринимал ранее как одну из причин своего разрыва с отцом (ср. слово «цыплячьегрудый» в первой главе).

— Откройте дом, — распорядился этим утром Чангиз. — Я хочу видеть здесь какие-нибудь улыбающиеся лица вместо трех ваших унылых физиономий.

Так, спустя уйму времени, появились люди: стар и млад, полузабытые кузены, дядюшки, тетушки; несколько товарищей по прежним дням националистического движения — больных спондилитом [2138] джентльменов с серебряными волосами, ачкан-жакетами [2139] и моноклями; служащие всевозможных фондов и филантропических учреждений, основанных Чангизом много лет назад; конкурирующие производители сельскохозяйственных аэрозолей и искусственного навоза. Полный мешок ассорти, думал Салахаддин; но дивился также и тому, сколь учтиво все вели себя в присутствии умирающего: молодые проникновенно беседовали с ним о своих жизнях, словно бы заверяя в неукротимости жизни как таковой, предлагая богатое утешение быть членом великого шествия человеческой расы, — тогда как старые обращались к прошлому, чтобы он знал: никто не забыт, ничто не забыто; [2140] несмотря на годы самозаточения, он оставался в неразрывном единстве с миром. Смерть раскрывала в людях самое лучшее; она позволяла Салахаддину понять, что таким человек может быть тоже: внимательным, любящим, даже благородным. Мы все еще способны к экзальтации, думал он в праздничном настроении; несмотря на все, мы все еще можем вознестись. Молоденькая женщина (Салахаддину пришло в голову, что это, должно быть, его племянница, и он ощутил неловкость из-за того, что не знал ее имени) делала полароидные снимки Чангиза с гостями, и больной был чрезвычайно доволен собой, притягивая лица, затем целуя множество предложенных щек с тем светом в глазах, который Салахаддин идентифицировал как ностальгию. «Это похоже на вечеринку по случаю дня рождения», — думал он. Или: на поминки по Финнегану. Мертвец, отказывающийся ложиться и позволяющий живущим веселиться.

2138

Анкилозирующий спондилит (анкилозирующий спондилоартрит, болезнь Бехтерева) — хроническое системное заболевание суставов с преимущественной локализацией процесса в крестцово-подвздошных сочленениях, суставах позвоночника и паравертебральных мягких тканях.

2139

Ачкан — длиннополая официальная куртка мусульманской знати с глухим высоким воротником.

2140

Последняя строка эпитафии, написанной поэтом Ольгой Федоровной Берггольц (1910–1975) для центральной стелы Пискаревского кладбища (1960) в Ленинграде, где погребены его жители (около 470 тысяч человек) и воины Ленинградского фронта, погибшие в течение 900-дневной блокады города 1941–1943 гг.:

…Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем, Так их много под охраной гранита, Но знай, внимающий этим камням, Никто не забыт и ничто не забыто.

Фраза-символ благодарной народной памяти.

Разумеется, цитата введена переводчиком, а не автором.

— Нам следует сообщить ему, — снова принялся настаивать Салахаддин, когда посетители разошлись.

Насрин опустила лицо; и кивнула. Кастурба разрыдалась.

На следующее утро они велели ему пригласить специалиста, готового ответить на любые вопросы, которые мог бы задать Чангиз. Специалист, Пенишкар (имя, которое, отметил Салахаддин, англичане произнесли бы неправильно и стали бы хихикать, [2141] как над мусульманским «Иби-оглы [2142] »), пришел в десять, сияя от чувства собственной значимости.

2141

В оригинале имя врача «panikkar». Я не совсем уверена, какое именно «неправильное» прочтение подразумевалось автором (возможно, от слова «panic», но над этим словом вряд ли стали бы «хихикать»), поэтому я несколько видоизменила его, чтобы его можно было неправильно прочитать как «Пенискар» (от слова «пенис»).

2142

В оригинале — «fakhar» («Факхар»), с отсылкой на корень «fack». «Иби-оглы» — реально существующее мусульманское (азербайджанское) имя (точнее — отчество), которое может быть воспринято русским читателем так же, как «Факхар» — английским.

— Я должен сообщить ему, — заявил он, принимая управление. — Большинство пациентов стыдятся позволить тем, кого любят, видеть свой страх.

— Черта с два Вы это сделаете, — выпалил Салахаддин со страстностью, оказавшейся для него сюрпризом.

— Ладно, в таком случае… — пожал плечами Пенишкар, делая вид, что собирается уходить; чем выиграл спор, ибо теперь уже Насрин и Кастурба принялись умолять Салахаддина:

— Пожалуйста, не противьтесь.

Салахаддин, побежденный, проводил доктора к отцу; и закрыл дверь студии.

* * *

— У меня рак, — сообщил Чангиз Чамчавала Насрин, Кастурбе и Салахаддину после ухода Пенишкара. Он говорил ясно, выговаривая слово с вызывающей, преувеличенной осторожностью. — Он сильно запущен. Я не удивлен. Я сказал Пенишкару: «Именно об этом я говорил Вам в самый первый день. Куда еще могла уходить вся моя кровь?»

Выйдя из кабинета, Кастурба обратилась к Салахаддину:

— Когда Вы приехали, в его глазах был свет. Вчера, со всеми этими людьми, каким счастливым он был! Но теперь его глаза погасли. Теперь он не станет бороться.

В полдень Салахаддин оказался наедине с отцом, пока обе женщины дремали. Оказалось, что теперь он, прежде так решительно настроенный назвать слово, стал неуклюж и невнятен, не зная, о чем говорить. Но Чангизу было что сказать сыну.

— Я хочу, чтобы ты знал, — начал он, — что я совершенно не беспокоюсь об этом. Человек должен умереть от чего-нибудь, и это совсем не так, как если бы я умирал молодым. У меня нет никаких иллюзий; я знаю, что никуда не попаду после этого. [2143] Это конец. И это хорошо. Единственное, чего я боюсь — это боль, потому что там, где боль, человек теряет свое достоинство. Я не хочу, чтобы это случилось.

2143

Здесь уместно вспомнить замечательное стихотворение «История матери» другой писательницы, приговоренной к смерти исламскими фундаменталистами, Таслимы Насрин:

Я знаю, что никто не возродится и трубы в судный день не вострубят: все гурии, сирени, вина, птицы — ловушки, что религии таят. Мать ни в какое не прорвется небо и под руку ни с кем не ступит в сад. Проникнут лисы сквозь прореху в склепе и плоть, плутовки, мертвую съедят. (Пер. Анны Нэнси Оуэн; но не мой:))

С полной версией этого стихотворения Вы можете также познакомиться на сайте Тайного Клуба имени Хитоши Игараши.

Салахаддина охватила робость. Сначала заново погружаться в любовь к отцу, а теперь еще и учиться быть похожим на него.

— Врачи говорят, что твой случай — один на миллион, — честно ответил он. — Как будто тебя уберегают от боли.

Что-то в Чангизе расслабилось после этого, и Салахаддин понял, насколько испуган был старик, насколько нужны ему были эти слова…

— К хренам собачьим, [2144] — выругался Чангиз Чамчавала. — Тогда я готов. И кстати: ты все-таки получаешь эту лампу.

2144

В оригинале — «bas» (экспрессивное междометие с не совсем ясным значением).