Сатирикон и сатриконцы
Шрифт:
Ни элементов холодной сатиры, ни игры слов, претендующей на остроумие, ни морали — и это самое главное! — не найдете вы в «моем случае», и только потому, быть может, «мой случай» так невероятно смешон, так полно захватывает вас и отдает во власть искреннейшему смеху. И еще одна важная особенность моего смешного случая: рассказан он может быть в нескольких словах, но представлять его вы можете бесконечно, и с каждым разом ваше представление будет все ярче и смех все неудержимее и полнее.
Я знаю, что некоторые, в начале даже не улыбнувшиеся при моем рассказе, под конец изнемогали от смеха и даже заболевали: и уже не рады были, что услыхали, но забыть
Но предисловие, я вижу, разрослось больше, чем следует, перехожу прямо к рассказу. В коротких словах дело в следующем…
Впрочем, еще одна оговорка: я умышленно избегаю многословия, так как в таких случаях одно лишнее, даже неудачное слово может только ослабить впечатление глубоко комического и придать всему рассказу характер все той же неприятной нарочитости.
Нет, дело было очень просто.
Моя бабушка, идя по садовой дорожке, наткнулась на протянутую веревку и упала носом прямо в песок. И дело в том, что веревку протянул я сам!
Да. Мало смеха в жизни и так редко встречается случай искренно посмеяться!
«Сатирикон». 1910. № 4
Алексей БУДИЩЕВ
Товарищам
Смех, яркий смех — удел немногих.
Смех — светлой правды грозный меч,
Смех — тяжкий бич для душ убогих.
Веселый вождь бескровных сеч!
Смех — шум дождя над нивой бедной,
Смех — вод весенних бодрый рев,
Смех — юной жизни гимн победный.
Смех — звон расторженных оков!
Для этих смех — улыбка брату.
Смех — лязг пощечины для тех!
. .
Но кто согласен взять как плату
Полгода крепости за смех?!
«Новый Сатирикон», 1913, № 28
Возобновление юности
Вечером я сидел в кресле у горящего камина с газетою в руках и читал:
«Наш известный физиолог сделал удивительное открытие. Он узнал, отчего седеют волосы человека! Первый шаг к борьбе со старостью сделан. Слава ему! Ур-ра!
Виват!!! Живио!!! Можно надеяться, что в скором времени…»
Газета выпала у меня из рук.
«А ведь это, в самом деле, одна прелесть! — подумал я с восхищением. — Очевидно, мы живем накануне возобновления юности. Это восторг что такое! —
думал я. — Когда перевалит этак за сорок пять, приятно освежить силы каким-нибудь вот этаким вспрыскиванием! Великолепно!»Однако, после рассуждений такого свойства, передо мной внезапно вырос вопрос:
«А на что понадобилось тебе возобновление юности?»
В то же время мое лицо приняло выражение полнейшего недоумения и растерянности.
— Как это на что? — повторял я в замешательстве. — Вот тебе здравствуй! Хм!
Я презрительно хмыкал губами, пытался углубиться в дебри философии, дабы ответить с подобающею честью на вставший передо мною вопрос, но у меня, увы, ничего не вышло все-таки.
— Вот тебе здравствуй! Хм! Как это на что?
Эта было все, что я достал на моих розысках.
В конце концов я сердито плюнул и крикнул на всю комнату:
— Конечно же, возобновление юности — один восторг!
После этого я тотчас же заснул на моем кресле, как сидел, у камина. От философии меня всегда несколько клонило ко сну, а философия наиглубочайшая подействовала на меня как хорошая доза опия.
Когда я проснулся, в комнате было светло, часы на камине показывали 12, а передо мной стоял совершенно незнакомый мне господин.
— Доктор Сосвятымиупокоев, — отрекомендовался он мне, раскланиваясь.
Я подумал:
«Сосвятымиупокоев! Удивительно выгодная для доктора фамилия!»
— Сосвятымиупокоев, — между тем повторил незнакомец с некоторой игривостью, — изобретатель сыворотки «Разве юность дремлет?». Явился, чтобы осуществить ваше желание освежить несколько силы. Скольких лет желаете быть? Тридцати? Двадцати пяти? Двадцати?
— Двадцати двух! — вскрикнул я с восторгом, после того как пришел в себя от изумления.
И через несколько минут я заседал в кресле, как пышный бутон среди клумбы. Я был вспрыснут, возобновлен и освежен! Мне стало 22 года! Еще раз мне разрешали отведать восторгов, уже давно не вкушаемых, с подобающим аппетитом. И я решился воспользоваться моими преимуществами сейчас же и с наибольшею для себя выгодою. Сорвав с вешалки пальто и шляпу, я тотчас же отправился в Дворянский земельный банк, чтобы перезаложить по наивысочайшей оценке мое имение, уже раньше заложенное мною в более зрелом возрасте и не столь высоко.
«Нужно исправить эту ошибку, — думал я. — смешно брать за вещь меньше, чем за нее дают! С какой стати? Разве юность дремлет?»
Итак, я помчался в земельный банк. Однако до банка я не доехал. На первом же перекрестке я увидел Марью Павловну, и, спрыгнув с извозчика, я поспешно подбежал к ней, точно меня принесло к ней бурей.
— Боже мой, какая встреча, — восклицал я, пожимая ее руку обеими руками, — как я рад! Какая встреча!
Марья Павловна обворожительно улыбнулась в ответ. Мы пошли рядом, ибо я почувствовал внезапно непреодолимое влечение к этой женщине.
— Сегодня вы удивительно великолепны. — болтал я восторженно, — и я боюсь, что мое несчастное сердце…
— Разве? — переспросила Марья Павловна томно, скользнув по мне в то же время многообещающим взором. И она со вздохом добавила: — Бедный, бедный! Я замечаю это уже давно!
Она с сожалением покачала головой. Собственно говоря, «уже давно» она не могла замечать с моей стороны решительно-таки ничего. Марью Павловну я знал десять лет, и все время я считал ее, между нами сказать, ужасно дурой, некрасивой и совсем неинтересной. Но сейчас, сейчас она казалась мне пленительною сильфидой, обольстительным божеством необъятного ума и красоты.