Сатисфакция

— Если вас, конечно, не затруднит…

Я выдохнул, снова глубоко вдохнул и кивнул.

— Да, конечно. Давайте. Как зовут сестру?

— Татьяна. Таня.

— Угу.

Я быстро вывел простенькую надпись и вернул блокнот.

— Спасибо!

— Да не за что.

Я покачал головой и медленно двинулся ко входу. Кажется, у меня только что возникло несколько вопросиков к его благородию барону Корфу, ведущему мои соцсети «с целью формирования положительного имиджа», как он выразился.

Вот ведь… Нужно обязательно посмотреть, чего он там сформировал. Потому что к такому меня жизнь определенно не готовила.

В общем, в итоге я едва не опоздал к Морозову. Пришлось даже пробежаться, когда никто не видел. Злить председателя Совета сейчас было совершенно ни к чему.

В кабинете он внезапно оказался не один. И уж кого, а дядю я там увидеть никак не ожидал. Еще и в новенькой парадной форме.

Это чего происходит-то? Старик вернулся на службу?

Но узнать это прямо сейчас возможным не представлялось. Потому как Морозов начал, едва поздоровавшись. Правда, как-то устало, без огонька. Похоже, последние события изрядно «укатали» его сиятельство, и даже ждать дежурного разноса пришлось значительно дольше, чем обычно.

…— то есть, хочешь сказать, что второй подряд Распутин погибает, когда ты находишься рядом — и это не более, чем нелепое совпадение, да?

Постепенно Морозов втянулс, и сейчас сверкал глазами так, что будь на моем месте настоящий курсант Володя Острогорский, он точно не знал бы, что делать: стоять вытянувшись по струнке, или съежиться и забиться в самый дальний угол. Но меня начальственный гнев, конечно же, ничуть не пугал.

Разве что причинял временные неудобства.

— При всем уважении, ваше сиятельство, в моменте смерти Распутина-старшего я находился отнюдь не рядом с ним, а вовсе даже наоборот, — вставил я, когда Морозов сделал паузу, чтобы набрать в грудь воздуха.

Дядя от такой дерзости аж вздрогнул, а глаза напротив налились кровью.

— Да, конечно. Именно так. Ты в этот момент управлял лучом смерти с захваченного буксира, покрошив перед этим из автомата почти два десятка головорезов, — мрачно кивнул Морозов.

А вот при этих словах дядя приосанился и даже, кажется, улыбнулся. Что ни говори, а подвиги племянника старика… Ну, не то чтобы радовали, но по меньшей мере заставляли гордиться.

Всегда приятно, когда у тебя в семье герой.

— Я ничем не управлял, — не задумываясь соврал я.

— Ага, и Свечка сама ударила по даче на Крестовском, да? Совершенно случайно?

— Никак нет! — Я смотрел на Морозова честно и искренне. — Ваше сиятельство, я много думал об этом. У меня есть теория, что вышедший из-под контроля мутант сохранил остатки сознания и просто решил таким образом отомстить своему обидчику перед смертью.

Морозов втянул воздух. Я нес полную дичь, но, тем не менее, дичь, имеющую право на существование. Кроме того, никого из тех, кто мог бы опровергнуть мою версию событий, в живых не осталось. Кроме Камбулата.

Но он этого делать, конечно же не станет. И вообще, всегда может сказать, что стоял спиной, управляя судном, и ничего не видел. А Георга с Поплавским я предусмотрительно отправил вниз. Виталик, конечно, догадывался, что произошло на самом деле, но его такой расклад полностью устраивал. Единственное, что ему могло не понравиться в том эпизоде — что я так и не дал сделать селфи с мутантом. А в остальном…

В остальном — сто процентов понимания, ноль процентов осуждения.

— Почему ты не доложил, как только нашел буксир? Почему никого не поставил в известность и полез сам?

— Вообще, все это подробно отражено в моем рапорте, который я подал на следующий же день после всех событий. Но, если ваше сиятельство изволит — я повторю.

Я уже начал уставать от этого фарса и принялся откровенно дерзить. Впрочем, такая манера на Морозова почему-то обычно действовала успокаивающе.

Так что почему бы не продолжить пользоваться проверенным средством?

— В момент обнаружения буксира до контрольного срока, назначенного Распутиным, оставалось слишком мало времени, чтобы предпринимать какие-то другие меры. Оценив обстановку, я начал действовать сообразно ей…

— Прихватив с собой герцога Брауншвейгского, — ехидно ввернул Морозов.

— А вот тут я уже совершенно не при чем! — Тут уж я возмутился абсолютно искренне. — Он сам явился. Что мне его было, связывать?

Что характерно, претензий к тому, что я этого самого герцога подверг смертельной опасности, не последовало. Полагаю, Морозов не сильно бы расстроился, поймай Георг случайную пулю, героически обезвреживая террористов. Это, конечно, породило бы целую гору проблем государственного масштаба, но изрядную часть и решило бы.

Ну простите, ваше сиятельство. Возитесь с этим сами. Пока что.

— И на машину оперштаба Особой роты ты, конечно же, наткнулся абсолютно случайно, да? Знаешь, я иногда перестаю понимать, кто именно командует гардемаринской ротой, капитан Гагарин или прапорщик Острогорский… Ладно. Вольно! — Морозов махнул рукой и опустился в кресло. — Что с тебя взять… Везде, где ты появляешься, тут же начинают бушевать хаос и разрушение. И везет тебе исключительно потому, что ты каким-то образом умеешь направлять их в нужное русло. Садись.

Его сиятельство показал на кресло рядом, и я понял, что опасность миновала. Благодарно кивнув, я уселся на самый краешек, и замер, поедая начальство преданным взглядом.

— Прекрати паясничать, — буркнул Морозов. — Детский сад какой-то. Я решительно не понимаю, почему четверо сопливых курсантов уже в который раз делают то, что оказывается не под силу лейб-гвардии, полиции или гардемаринской роте…

— Просто мы очень талантливые, ваше сиятельство, — не сдержался я.

— Талантливые, не отнять, — пробухтел он. — Выпороть бы вас… Таланты… А придется награждать, видимо. Молодцы. Даже полгорода на этот раз не разнесли в процессе.

— Да мы и в прошлый раз…

Мне хотелось сказать, что весь список прегрешений, который нам реально можно было вменить, заканчивался отдельно взятым броневиком, разнесшим двери одного отдельно взятого заведения. И что так этому заведению и надо, судя по музыкальному репертуару, который там в последнее время звучал.

Но Морозов хлопнул ладонью по столу.

— Прекратить, я сказал! — рявкнул он.

И я сообразил, что и правда зашел далековато. Да, я герой. И по факту, и, стараниями Корфа — в глазах общественности, так что осуждать или наказывать меня сейчас — все равно, что стрелять себе в ногу.