Сборник рассказов

Уже и не было ничего видно за этими прекрасно гудящими стенами - мир преобразился, стал расплывчатым, окутанным аурой волшебного сна.

– Стихи, господи - сколько же стихов здесь! В каждой капельке, вижу стихотворение! Везде жизнь и она прекрасна! Она как сон, как чудесное волшебство! Жизнь - любовь! Отчаяние - ад! Я сам создал свой ад - я сам его и разрушил!.. Каня, ты прекрасна, как этот дождь, как гром, но вот он дождь - рядом со мной, он мне песнь поет! Я люблю тебя, Каня, я люблю эти тучи, и гром! Я целую эти капли, я целую воздух, Каню, землю, все мироздание прекрасное!.. Мама! Мама! Я пойду по улице побегаю!

– Что... побегаешь? Закрой-ка окно!
– говорила, вошедшая на кухню мать.

– Я побегаю! Как в детстве бегал я под дождем - так и теперь побегаю! Буду ловить эти капли - стихи! Буду смеяться! Да как же прекрасна жизнь!

Он надел ботинки и вот уже, перепрыгивая через несколько ступенек, по лестнице полетел; вот он уже выбежал на улицу; поднимая снопы искр, побежал как мог быстро по лужам; рассекая, как травы на лугу, дождевые стены, смеясь, крича свободным, счастливым голосом:

– Вперед, под гул весенний, Бегу по ручейкам. И вместе с громом этим, Кричу на весь квартал: Я здесь, я здесь родился! Я бегал во дворе, Когда-то здесь носился, То было в сентябре! И ныне с ясным взглядом Бегу под шум дождя, И вместе с каплепадом, Гремят мои слова...

Миша остановился, подошел к старому, так много на своем веку поведавшему ясеню. Он обнял, покрытый наростами, мокрый ствол - обнял его крепко, приник к темной, жесткой; но живой, мудрой поверхности.

Миша прильнул к дереву в поцелуе и заплакал; он слышал, как шумит над головой прекрасную песнь дождь, чувствовал, как просачивающиеся сквозь крону прохладные капли, смывали с лица его теплые слезы.

– Все это уйдет, уйдет.
– шептал он в светлой печали.
– Уйдет юность, уйдет жар сердца; даже воспоминания о чувствах моих, об этой первой, самой искренней и неразделенной любви - даже они обратятся просто в печаль... просто в капельку из безбрежной весенней пустоты.

КОНЕЦ

11.04.98

МИЛЛИОН Я

Джовану Семирону исполнилось двадцать два года и произошло это 1 февраля 2498 года. Встретил он свою годовщину в отдалении не только от своих друзей, но и от родной планеты - матери человечества Земли.

Встреча происходила в мрачной обстановке, навеянной состоянием самого Джована, хотя еще накануне в своей, богатой на всякие фантазии голове, представлял он, как вместе с друзьями и девушкой Катриной отметит этот памятный день где-нибудь в зеленой роще, на берегу синего моря.

Резкий поворот в состоянии Джована произошел, когда накануне пришло сообщение от Катрины - оказывается, она получила приглашение от своей тетушки работавшей в исследовательском комплексе на спутнике Сатурна Тритоне; конечно, отказать она не могла и в нескольких словах поздравила Джована. К тому же - послание пришло одним только голосом, без объемного изображения и без поцелуя...

В одну минуту состояние Джована переметнулось из веселого в наимрачнейшее, ночью он так и не смог заснуть; его мучила ревность: "Я для нее пустышка... она любит другого..." - ну и так далее.

Когда заря коснулась громад Атлантического мегаполиса, он выскочил из своей спальной камеры, где крутился в невесомости, отдал распоряжение домашнему мозгу послать всем друзьям извинения и, не сообщая причины, побежал к своему двухместному кораблику, который стоял в парковочной помещении его квартиры.

– Ну, куда прикажите, капитан Джован?
– дружелюбно (как и полагалось), поинтересовался корабль.
– Куда... куда...
– попытался повторить мягкую интонацию корабля Джован, но вышло у него только мрачное бормотание.
– Не все ли равно? Неси в темное облако; пусть пыль скроет все; пусть будет это далеко-далеко отсюда...

– Темное облако АП23Е17 вам подойдет?

– Не все ли равно? Е17 или какое-нибудь Е117? Главное, подальше и чтобы ничего не было видно!

– Хорошо.

– Что, хорошо?! Ничего хорошего!

Кораблик поднялся сначала над мегополисом, затем над златистыми Атлантическими водами, наконец и над всей Землей.

Проскользнув через кишащие мириадами больших и малых кораблей окрестности матери человечества, двухместный кораблик Джована, как и полагалось, включил А - двигатель и переместился за 500 с лишнем световых лет, в облако АП23Е17.

Джован печальным взглядом смотрел на сероватую, похожую на утренний непроглядный туман мглу, застывшей за смотровым экраном.

– Мгла, мгла!
– мрачно шептал он.
– Далеко ли до света звезд?

– Если бы свет мог пробиться через эту мглу...
– возвышенно в такт своему господину говорил кораблик.
– ... ему бы понадобились десятилетия - мы в самом центре. Мрачнее не придумаешь, не так ли?

– Да уж!
– вздохнул Джован.

Целый день смотрел он на мглу, вспоминал Катрину, писал стихи (как часто с ним бывало в мрачном состоянии); также, придаваясь меланхолии, начинал даже и плакать и все больше и больше мрачнел с каждой минутой.

– Быть может, полюбуетесь на туманность Конская голова?
– участливо поинтересовался кораблик, когда Джован уткнулся в смотровое стекло и измочил его слезами.

– Оставь меня глупая железяка! Не смотри на меня, я приказываю!

К вечеру состояние 22 - летнего, Джована сделалось мрачным до крайности.

– Вот тебе и день Рождения!
– шептал он, прохаживаясь из угла в угол, и время от времени ударяя кулаком по перекрытиям.

Когда же, на одном из экранов в надписи "Сейчас на Земле 1 февраля" цифра "1" сменилась на "2", он почувствовал, что мрачность этих непробиваемых светом бессчетных верст, вскоре доведут его до отчаяния.

Тогда в Джоване Симероне произошла очередная резкая перемена.

– Вот что, друг. Обет молчания закончен.
– неровным от волнения голосом сообщил он кораблю.

– Вы замыслили что-то не совсем законное, не так ли?

– Послушай, если ты друг мне; если хочешь, чтобы не перерезал я себе вены и не проглотил марсианский лишай, так исполни одну просьбу...

– Я весь внимание, командир.

– Понимаешь ли, чтобы прошло мое мрачное состояние и смог я писать стихи не такие, как сейчас: