Сборник рассказов

Однако кто-то нашептал ему в ухо, что, мол, человечество совсем никуда, что оно пало, деградировало и имеет сейчас весьма далекое и причудливое отношение не только к высшему, но и к просто нормальному человечеству.

Но кругляш об этом даже не думал. Да и до дум ли было ему, когда у него рук не было, ног тоже, а на лицо он и не претендовал.

Гном, ковыряющийся в помойке, определил его одним словом: "Бандит!"

Он уже почти разложился, когда вдруг рядом оказался теолог, увещевающий своего спутника, тоже священника, что, дескать, нельзя умирать, не понявши Бога, и что мы-де к этому пониманию давно предназначены. И что на земле есть бизнес, а на небе - Бог.

Кругляш удивился, покраснел на минуту, перестав разлагаться дальше, а потом единственным своим глазом, находящимся сзади, подмигнул.

Но кому - неизвестно.

Фактически он уходил под землю, сбрасывая свою оболочку, превращаясь уже в иного кругляша.

– Ничего не могу доказать, но верую, - продолжал между тем болтать теолог, обращаясь к своему товарищу.
– Меня интересуют только факты. После молитв бизнес идет хорошо, это проверено статистически. Мой приятель, торговец легальным оружием, произносит обычно молитвы, которые я рекомендую. Он на редкость богатеет. Значит, он - избранник Божий. Таковы факты. Наслаждайтесь и обогащайтесь!

Кругляш медленно опускался вниз и наконец исчез за пределами физической земли.

А внизу отмечали его новоселье длинные насекомовидные твари с выпученными холодными глазами, похожими на глаза теолога. От их ума исходил пар, как дым из крематория. Но и здесь кругляш так же простодушно не знал, кто он и что с ним будет. Ему показалось, что вообще никаких изменений не произошло и что он по-прежнему там, где был раньше, то есть в Нью-Йорке.

В стороне, в каких-то мокрых подземельях сновали полусущества с рыбьим выражением тела. Они завидовали кругляшу, и заряд их зависти и ненависти был настойчив и широк, но поражал их самих. Они были словно в огне и ели этот огонь, равнодушный к влаге.

Кругляш плавал среди этих подземных существ, иной по отношению к ним. А потом его стало тянуть дальше вниз.

То, что он увидел в этом низу, было неописуемо, но и это ни в чем не изменило его...

"Пора совсем утонуть", - подумал он.

Но тут безумие спасло его. Некий мутный свет ударил в сознание, и кругляш перестал быть кругляшом. Он превратился в бред богини трупов.

Крутые встречи

В глубоком отдалении от Москвы, в домике, затерянном на лесистом участке, но поблизости от шоссе и деревни, собралась небольшая компашка.

Один - урод с двумя головами, точнее, то были слипшиеся братья, но слиплись они до такой степени, что представляли, пожалуй, одно тело с двумя головами. Второй оказался просто трупом, и он неподвижно полулежал в кресле. Третий был человеко-мужчина с виду нормальный, но на самом деле выходец из другого мира, весьма жутковатый дух, вселившийся в человеческое тело. Четвертый (он угрюмо ходил по комнате) - медведь, бывший когда-то в предыдущем воплощении и в других мирах существом, наделенным разумом, но преступником, прошедшим через ад и вышедшим оттуда в обличье медведя.

И вот все они собрались в комнатушке средних размеров, обитой дорогой вагонкой, с выходом на террасу. Одно окно смотрело в сад с роскошными кустами сирени. В саду лихо пели птички. Был полудень, полувечер.

В углу комнаты приютился телевизор, старый, чуть ли не хрущевских времен, и на его экране отражалось какое-то научное заседание. Толстый академик бубнил что-то о человечестве. Но звук был приглушен, так что он не мешал нашим собеседникам. Они сидели за старомодным круглым столом в центре комнаты, на столе пыхтел дедовский самовар, рядом - чашечки, блюдечки и варенье. Кресло медведя пустело, а он, как уже было упомянуто, мрачновато ходил вокруг стола, поворачивая морду в углы. У входа протянулся книжный шкал. Книги были в основном по философии.

Человек, мужчина "с виду нормальный" (его называли Павлуша), вынул потертую колоду старинных карт - они были весьма необычные.

– Ну что ж, погадаем, господа, - произнес он.

Все вдруг замерли. А из уст трупа раздался свист, в котором различимы были слова:

– О чем будем гадать? О прошлом или о будущем?

– Заглянем сначала в прошлое, в предыдущие жизни в других мирах, ибо здесь повторений не бывает. Может быть, кто-нибудь серьезно подзабыл их... Тогда напомним, - улыбаясь, произнес Павлуша.

Урод неодобрительно покачал одной головой, другая же его голова, напротив, согласилась. Медведь чуть-чуть привстал на задние лапы, но на это никто не обратил внимания. Труп засопел и вздрогнул.

Павел начал раскладывать свои нечеловеческие карты со странными фигурами на них и звездным небом.

Наступила тишина. Медведь покорно опустился на лапы и застыл.

– Сначала гадаю о прошлом Арнольда и Эдуарда, - промолвил Павлуша, указывая на урода.
– Хотя речь идет не о нашем мире, буду говорить в человеческих выражениях и формах, иначе ничего не понять... Начинаем... Так... Да... Да...
– тихо продолжил он и погрузился в себя. Потом пробормотал: - Космический указатель идет направо... Богиня звезды... Над головой... Цвет ада... Хорошо, хорошо... Круг голодных духов... Так, так... Ну, молчу, молчу... А теперь все ясно... Говорить?
– обратился он к уроду.

В ответ два глаза на лицах того наполнились слезами, третий остался равнодушным, а четвертый смеялся нежно-голубым дымчатым смехом.

Павел оценил этот смех как согласие.

– Дорогой друг, - торжественно обратился Павлуша к двухголовому, который даже похорошел на одно мгновение, - напоминаю вам вашу предыдущую жизнь. Повторяю, буду выражаться по-человечески, насколько могу. Вы, Арнольд, - обратился он к левой голове, - были по земным понятиям плотоядным чудовищем, но в реалиях того мира, где вы пребывали, вполне нормально-заурядным существом. Даже милым, не без слезы. Эдик, - гадатель бросил взор на правую голову, - жил там же, в той же реальности, что и вы, Арнольд. Вы полюбили друг друга с невиданной вселенской яростью. Все было забыто ради этой любви, даже поклонение богам бреда, которым вы обязаны были поклоняться, живя в том мире, и что соответствовало вашей природе тогда. Вы также отказались от помощи высших чудовищ. Ваша любовь не знала конца, и теперь - здесь на Земле - вы пожинаете ее плоды, вы неразлучны, вы слились, вы слиплись, - вдруг взвизгнул Павлуша.
– Такова ваша карма.

Вдруг левая голова вспыхнула, покраснела и плюнула в правую голову, но, поскольку тело было, по существу, единым, левая голова, Арнольд то есть, почувствовала, что плюнула в самое себя.

– Браво, браво!
– захохотал труп.
– Вот ведь как все мудро устроено во Вселенной.

– Не ерничайте, мой ангел, - прервал его Павлуша.
– Не думаю, что вам будет приятно выслушивать ваше прошлое.

Труп присмирел. Был он синеват, в каком-то диком мундире, и трупные пятна явственно виднелись на его лице. Но некая сила вдохнула в него то, что в просторечии называется жизнью, и труп мог рассуждать, даже покрикивать. Глаза медведя вдруг осмыслились, словно сквозь звериностъ глянул призрак его прежнего преступно-разумного воплощения. Арнольд и Эдуард смутились и, сдержавшись, приступили к чаепитию. Одна голова подносила ко рту чашку, другая откусывала сахарок. И была во всем этом какая-то тайная гармония.

– Ну-с, с вами пока все, - вздохнул Павел.
– Мне, господа, действительно жутко бывает вспоминать некоторые свои жизни - и волосы у меня встают дыбом при этом. Внутрь кожи причем. В отличие от вас я их прекрасно помню, без всякой магии и гадания... Ну-с, приступим к трупу, - он посмотрел на синеватого в человечьем мундире. (Условно будем называть труп Евгением. Имя благозвучное.)

Павлуша, то есть жутковатый дух, воплощенный в человека, стал испытывать свои карты.

Минут через двадцать он облегченно вздохнул.