Сборник рассказов
Шрифт:
Выдра не воет, ежели Animal Planets удовольствия смотреть вы не имели. Воют лишь волки позорные, да псы пяленые. За желание пизды мне развесить поплатишься, братец, шкуркой да зубами собственными, паскуда грешная.
О одном лишь сожаление имею, что не проиграл в тот раз в карты твою жопу прыщавую, хотя стыдно было бы столь убогое изобретение Божье на кон выставлять.
Жеребец тот, Вами упомянутый, присутствовал при зачатии твоём, брат, ибо у папеньки тогда уже сил в одиночку маменьку окучивать как следует не хватало. Так что, теоретически предположив, можно
Отвечать мне смысла не имеет, ибо карета моя драгоценная со мной и Лизаветой Андреевной отбывает через пятнадцать минут божьего времени. Ожидайте на огонёк, до простыни серые простирните.
До ног кланяюсь, брат Ваш старший, Андрей.
8 число августа месяца сего года»
Отпуск
13-09-2007
Лето. Море. Девки. Пляж.
Лето жаркое. Ибо это лето в Геленджике.
Море тёплое. Потому что туда отдыхающие ссут как из пистолета.
Девки голые и сисястые. Это вообще без комментариев.
Пляж песчаный. С морем и сисястыми девками.
Рай.
Толик произвёл открытие века.
Рай.
Через пять минут Толик произвёл открытие второго века.
Рая стало в два раза больше.
Ещё через пять минут Толик понял, что он нихуя не в Питере. Там столько голых девок нету.
Уже прогресс.
А ещё через час восстановленная картина выглядела так:
— Урод и шаромыжник! — гнусавила Ленка, утрамбовывая свои розовые лифчики в чемодан. — Два года жизни коту под хвост! Пиндос!
Толик курил в форточку, выпуская колечки дыма, и размышлял о том, что полоска на его зебре-жизни внезапно стала темнеть. Да что там темнеть? Она на глазах становилось чёрной как жопа негра.
От него уходила Ленка.
Уходила, видимо, насовсем. Потому что не забыла сунуть в свой чемодан четырнадцать номеров журнала «Здоровье», которые два года назад торжественно внесла в его, Толикову, квартиру, и поставила на книжную полку. «Там хорошие статьи про лечение перхоти и грибка. Первое дело в семейной жизни!» — утверждала Ленка, а Толик согласно кивал.
Потому что ему было насрать на перхоть, грибок, лишай, и прочие украшения. Ведь Ленка переехала к нему — и это главное.
И два года у них была семья.
А теперь эта семья разбилась о потёртый Ленкин чемодан, набитый журналами, лифчиками и молочком для снятия макияжа.
В таких вещах виноваты всегда оба. Поэтому Толик философски курил, и даже не будучи Нострадамусом, точно знал, что сегодня он будет пить. Водку. И ещё водку. И потом ещё коньяк, и пиво. Если место останется.
Хлопнула входная дверь, и в старом серванте призывно тренькнули шесть хрустальных стопок…
А потом в квартире Толика, как по мановению волшебной
палочки, возникли армейские друзья, приехавшие в гости по случаю Дня Десантника, и Толик вспомнил, что с завтрашнего дня у него начинается отпуск, и хрустальные стопки десятки раз со звоном бились тонкими краями друг о друга, под бравые вопли: «За десантуру, нах!»И стало темно…
«Я умер от цирроза».
Это первое, что пришло Толику в голову, когда он произвёл открытие века.
«Или Ленка вернулась, и убила меня своим чемоданом»
И обе версии тут же рассыпались в прах.
— Здравствуй, братишка! — широко улыбался, и дружественно дышал перегаром в Толиково лицо, Толиков брат Макс. — Добро пожаловать в Геленджик!
«Пиздец» — подумал Толик.
«Прочухался, бля…» — обрадовался Макс.
— Давно я тут? — это единственный вопрос, который пришёл Толику в голову.
Вернее, их было очень много, но этот — самый важный. Да.
— Со вчерашнего дня! — ответил Макс, сосредоточенно открывая зубами бутылку пива. — Подлечись малость, на! — и протянул запотевшую тару Толику.
Толик жадно глотнул, зажмурился, и частично, обрывочно, стал вспоминать, как его запихивали в машину, как его тело, сдавленное с боков двумя потными девками, всю дорогу впитывало в себя алкоголь, как его тошнило картофельным пюре под Анапой, и как раскатисто хохотал брат Максим…
Начался отпуск, в который Толик торжественно прибыл на алкогольном экспрессе «Питер-В гавно»
Две недели братья обмывали отпуск Толика, Ленкин уход, Ленкин чемодан, Ленкину перхоть и грибок, купались в море, поили сисястых голых девок креплёным вином и шампанским, и прожигали жизнь.
Лето. Море. Девки. Пляж. Рай…
И Толик уже уверовал в то, что он ошибся. Что зебра его жизни по-прежнему бела как волосы блондинки Алисы, с которой Толик познакомился, когда пошёл блевать в уличный цветочный горшок, и обнаружил в нём прелестную писающую девушку, и что уход из его жизни Ленки — это начало новой жизни и светлого пути. О как.
Но наступило утро.
Утро семнадцатого августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
В Геленжике, в Питере, в Москве и вообще на территории России.
*Минута молчания*
К полудню каждый абориген знал новое, модное, яркое, стильное слово «дефолт».
А у братьев осталось шестьсот тысяч рублей на двоих.
И Толику крайне необходимо было попасть домой, в Питер. Хоть на поезде, хоть на вертолёте, хоть на хую галопом. Потому что его там ждала работа, и гора немытой две недели посуды.
А денег — последний мешок.
Толик был озадачен, и даже не стал опохмеляться.
Максу было всё похуй, потому что он ебался с сисястой женщиной, и хуй клал на дефолт.
Толик надел шорты и футболку, взял гитару и триста тысяч, и пошёл на автовокзал.
Макс ебался с сисястой женщиной, и не заметил потери бойца.
Толик взял билет до Новороссийска, и сел в душный автобус.
Макс остался ебать сисястую женщину в Геленжике.
Экспресс «Геленджик — Хуй-Знает-Куда» тронулся.