Сборник рассказов
Шрифт:
— Ты знаешь, как зовут меня друзья, а? Знаешь, бля? — тут Петя схватил меня за розовую кофточку, и смял в руке мою сиську.
— Не знаю, бля! — кричу в ответ, и выдираю из Петиных лап свою плоть.
— Волчара! Они зовут меня волчара! А почему? — орёт, и плоть не отпускает. А я уже протрезвела полностью.
— Потому что ты мудак! Отпусти мою сиську, опойка! — я уже говорю, что думаю. Всё равно терять уже нечего.
— Неееееет! — рычит, и плюётся Петя, — Потому что я — волк! Ррррррррррррр…
Очень сильно захотелось ощутить под ягодицами холодный
А Петя был в ударе:
— Пиндобус мне сказал, что мне нужно раздобыть волчью шкуру! И тогда я смогу быть настоящим пожирателем плоти и душ! И я не знал, понимаешь, не знал! Не знал, где мне взять шкуру волка! Я ходил в лес с рогатиной, я ставил капканы, но волк так и не пришёл на мой зов! И воззвал я тогда к Пиндобусу, и Пиндобус явился мне в откровении, и сказал: «Петя, купи, бля, газету «Их рук в руки», и пять раз произнеси: «Волчья шкура», и потом открой газету на любой странице…» — глаза Пети горели, слюни текли, опрелость источала миазмы, а я мысленно давала себе клятву в том, что никогда больше в это знойное заведение не войду. Если останусь жива этой ночью. — И я это сделал! И я сказал пять раз подряд «Волчья шкура!», и открыл газету! И первое, что я увидел — это объявление о продаже волчьей шкуры! Теперь ты веришь в демонов, женщина?
Я уже верила во всё. И даже в Петино утверждение, что я дура. И Юлька дура. Ибо это было правдой, видит Бог.
— Да!!!! — крикнула я, — Пиндобус жив! Воистину! А ты — волчара и пожиратель! А я ссать щас пойду, ибо прониклась и устрашилась! Жди меня тут, мой волк!
…Я неслась домой по тёмным подворотням, мимо азербайджанского общежития, рядом с которым я светлым днём, в сопровождении конной милиции хуй когда пройду; я бежала, сняв туфли, наступая в дерьмо и лужи; я на бегу набирала Юлькин номер, и орала в телефонную трубку:
— Петя ёбнулся! У Пети волчья шкура и Пиндобус! Петя хотел вкусить моей плоти, и пронзил своими когтями мою грудь! Немедленно принеси мне зелёнки, водки, и валерьянки! Я буду это пить!
Петя потом долго слал мне смс-ки: «На улице дождь. Я волнуюсь за тебя. Вернись ко мне!» и «Сегодня пятница. Пиндобус в активе. Остерегайся волка!»
А мы с Юлей не любим с тех пор имя Петя, не смотрим в зоопарке на волков, и никогда не знакомимся с мужчинами, у которых странные татуировки на теле.
Ибо нехуй.
Соседка
14-09-2007
Светлые волосы раскиданы по подушке…
Карие глаза смотрят сквозь него, бровки хмурятся…
Губы приоткрыты, и пахнут яблоком…
И прижать её к себе хочется, и не отпускать никуда…
И кожа у неё смуглая, горячая и бархатная…
И острые плечики вздрагивают…
И темно.
И только голос в невидимых колонках поёт про семь секунд:
You're just seven seconds away…
That's much, too much. I can't touch your heart
You're just seven seconds away
But, babe, it hurts when we're worlds apart
You're just seven seconds away…
И он торопится
успеть, уложиться в отведённое ему время, и рвётся всем телом ей навстречу, и знает, что у него осталось только несколько минут…Несколько минут.
И она уйдёт.
Встанет, виновато улыбнётся, соберёт в пучок растрёпанные светлые волосы, закурит, выпустит в потолок струйку дыма, и спросит:
— Проводишь?
И знает, что нельзя ей отказать.
Невозможно.
И времени совсем нет.
Можно только подойти к ней сзади, уткнуться носом в шею её, вдохнуть её запах — и молча отпустить…
А потом ждать. Ждать-ждать-ждать.
Ждать звонка.
Или встречи.
Или сообщения на экране монитора: «Ты меня ждёшь?»
Ты меня ждёшь?
Зачем она спрашивает? Кокетничает?
Жду. Всегда жду. Каждый день, каждую минуту… Жду.
Глаза её снятся. Волосы. Запах на подушке заставляет перебирать в памяти секунды и мгновения…
Она вернётся. Она обещала. Она вернётся…
Моя девочка… Моя — и не моя…
Вечер пятницы. Лето. Темнеет поздно. Иду бесцельно, и просто живу.
Я ощущаю, что я — живу.
Я чувствую запах лета, листьев, бензина-керосина, и слышу музыку, доносящуюся из летнего кафе.
Сигарета в руке стала совсем короткой.
Я затянулся в последний раз, и пошёл на звуки музыки.
В кафе было шумно, людно, и молодая чернявая официантка, держа в руках грошовый блокнотик, осведомилась:
— Вы уже выбрали?
Настроение было хорошее. Девочка-официантка — приятная, не вызывающая раздражения.
— Пиво. Ноль пять. Пока всё.
И улыбнулся ей в ответ.
Девочка ушла, а я смотрел ей вслед. Что-то в ней было… Определённо, было.
Может, глаза? Живые, любопытные… Как у дворняги…
Или трогательная белизна кожи в вырезе белой рубашки?
Или тонкие пальцы, сжимающие переполненную пепельницу?
Не знаю.
Но сегодняшний вечер сулил приятные сюрпризы, я это чувствовал кожей.
Дикая. Маленькая дикая девочка.
Суетливая, живая, настоящая…
Не бойся меня, девочка… Я никогда не сделаю тебе больно…
Пока не сделаю.
Я слушаю твой голос.
Не слова, нет. Мне неинтересно то, ЧТО ты говоришь.
Мне нравится то, КАК ты это говоришь.
Тонкий голосок, так вяжущийся с её внешностью, с сильным западно-украинским акцентом, звенит колокольчиком в голове.
Говори, говори, девочка… Мне это нравится.
Смейся, улыбайся, хмурься — тебе это идёт.
Живой человечек, живые, настоящие эмоции. Губы пухлые взгляд приковывают.
Настоящая…
Месяц уже прошёл. А интерес не угас.
Нет, и больше он не стал, что тоже интересно.
Мне нравится встречать её после работы, нравится ловить взглядом огоньки в её глазках-черносливках, нравится касаться губами её волос, и проводить языком по тонкой белой шейке…
Она вздрагивает, а я — я улыбаюсь.
Моя.
Она — моя.
Так быстро, и так предсказуемо…
Никогда не задумывался над тем, что у неё есть какая-то жизнь.