Сцены из провинциальной жизни

Раз в год фирма проводит переучет, во время которого учитывается каждая купленная или проданная запчасть. Это грандиозное предприятие, и большинство фирм на это время закрывают двери перед покупателем. Но «Автомобильные запчасти Акме» остаются открытыми с восьми утра до пяти вечера пять дней в неделю, плюс с восьми утра до пяти вечера по субботам, будь хоть потоп, пятьдесят две недели в год, за исключением Рождества и Нового года. Поэтому переучет должен производиться после работы.

Как бухгалтер, его отец — в центре этого мероприятия. Во время переучета он жертвует перерывом на ленч и работает вечером допоздна. Он работает один, без всякой помощи, работает сверхурочно и поэтому садится на поздний поезд, отправляясь домой, — на что не готовы ни миссис Нурдиен, помощница отца, ни даже продавцы. Ездить в поездах после наступления темноты стало слишком опасно, говорят они: на многих пассажиров нападают и грабят. Таким образом, после закрытия в магазине остаются только братья в своем офисе и отец в своем закутке, который корпит над документами и гроссбухами.

— Если бы со мной была миссис Нурдиен хотя бы один лишний час в день, — говорит отец, — мы бы могли закончить гораздо быстрее. Я бы называл цифры, а она бы проверяла. Делать это одному безнадежно.

Отец не профессиональный бухгалтер, однако в те годы, когда у него была собственная адвокатская практика, он ухватил основы. Он двенадцать лет служит у братьев бухгалтером — с тех пор, как перестал практиковать как адвокат. Братья, надо полагать (Кейптаун не такой уж большой город), осведомлены о его пестром прошлом в качестве юриста. Они в курсе, и поэтому, надо полагать, держат его под пристальным вниманием на случай, если он, даже накануне отставки, вздумает их надуть.

— Если бы ты мог взять гроссбухи домой, — предлагает он отцу, — я бы помог тебе с проверкой.

Отец качает головой, и он догадывается почему. Когда отец упоминает о гроссбухах, то понижает голос, словно это священные книги, словно ведение их — функция жреца. Счетоводство, словно хочет он сказать, — нечто большее, чем элементарные арифметические действия с колонками цифр.

— Не думаю, что смогу взять гроссбухи домой, — говорит его отец. — Не на поезде. Братья никогда бы этого не позволили.

Он с этим согласен. Что бы стало с «Акме», если бы на отца напали и похитили священные книги?

— Тогда я мог бы приезжать в город в конце дня, перед закрытием, и подменять миссис Нурдиен. Мы с тобой могли бы работать вместе, скажем, с пяти до восьми.

Отец молчит.

— Я только помогу с проверкой, — объясняет он. — Если попадется что-нибудь конфиденциальное, обещаю не смотреть.

К тому времени, как он приезжает в первый раз, миссис Нурдиен и продавцы уже ушли. Его представляют братьям.

— Мой сын Джон, — говорит отец, — он предложил помочь с проверкой.

Он пожимает им руки: мистер Родни Силверман, мистер Барретт Силверман.

— Не уверен, что мы сможем позволить себе включить вас в платежную ведомость, Джон, — говорит мистер Родни. — Он поворачивается к брату: — Как ты считаешь, Барретт, что обошлось бы дороже: доктор философии или дипломированный бухгалтер-эксперт? Возможно, нам придется взять ссуду.

Они все вместе смеются над этой шуткой. Затем братья предлагают ему ставку. Это точно такая же ставка, которую он получал студентом шестнадцать лет назад, перенося данные о многоквартирных домах на карточки для муниципальной переписи.

Он устраивается вместе с отцом в комнатке со стеклянной дверью. Задача, стоящая перед ними, проста. Нужно просмотреть пачку за пачкой накладные, проверяя, правильно ли перенесены цифры в книги и банковский гроссбух, помечая красным карандашом одну за другой галочками, проверяя сумму в конце страницы.

Они берутся за работу и успешно продвигаются. На каждую тысячу записей попадается ошибка — каких-нибудь пять центов в ту или другую сторону. В остальном гроссбухи в образцовом порядке. Точно так же, как из лишенных сана священников получаются самые лучшие корректоры, из адвокатов, лишенных права практиковать, по-видимому, выходят хорошие бухгалтеры — из адвокатов, которым в случае необходимости помогают их сыновья с прекрасным образованием, не слишком занятые на работе.

На следующий день по пути в «Акме» он попадает под ливень. И приходит промокший до нитки. Стекло комнатки затуманено, он входит без стука. Отец сгорбился над своим столом. В кабинете еще один человек: женщина, молодая, с глазами газели и мягкими изгибами тела, она надевает дождевик.

Он застывает на месте.

Отец поднимается со стула:

— Миссис Нурдиен, это мой сын Джон.

Миссис Нурдиен отводит взгляд и не протягивает ему руки.

— Я пойду, — тихо произносит она, обращаясь не к нему, а к его отцу.

Часом позже братья отбывают. Отец кипятит чайник и делает им кофе. Страница за страницей, колонка за колонкой, они торопятся выполнить работу, пока в десять часов отец не начинает моргать от усталости.

Дождь прекратился. Они идут к станции по пустынной Рибек-стрит — двум мужчинам, более или менее здоровым, безопаснее ночью, чем одному, и во много раз безопаснее, чем одинокой женщине.

— Как давно с тобой работает миссис Нурдиен? — спрашивает он.

— Она пришла в феврале прошлого года.

Он ожидает, что отец скажет что-то еще. Но тот молчит. Он мог бы спросить еще о многом. Например: как случилось, что миссис Нурдиен, которая носит на голове платок и, по-видимому, является мусульманкой, служит в еврейской фирме, одна, где нет родственника мужского пола, который бы за ней присматривал?

— Она хорошо работает? Эффективно?

— Очень хорошо. Безупречно.

И снова он ожидает большего. И снова это все.

Он не может заставить себя задать один вопрос: что происходит с сердцем такого одинокого мужчины, как ты, когда день за днем сидишь бок о бок в комнатке не больше тюремной камеры с женщиной, которая не только хорошо работает и безупречна, как миссис Нурдиен, но еще и женственна?

Потому что это главное впечатление, которое он вынес из встречи с миссис Нурдиен. Он называет ее женственной, потому что не находит лучшего слова: женственность, высшее воплощение женского, до такой степени, что она переходит в духовность. Каких усилий стоит мужчине, если он женат на такой женщине, каждый день преодолевать пространство между экзальтированными высотами женственности и земным телом женщины? Спать с таким созданием, обнимать ее, вдыхать ее запах и пробовать ее на вкус — что это сделало бы с душой? А быть с ней рядом весь день, ощущая ее малейшее движение, — уж не связан ли печальный ответ отца на тест доктора Шварца («Были ли для вас отношения с противоположным полом источником удовлетворения?» — «Нет») с тем, что на закате жизни он лицом к лицу столкнулся с такой красавицей, какой не знал прежде, и у него нет никакой надежды обладать ею?

Вопрос: зачем спрашивать, не влюбился ли его отец в миссис Нурдиен, когда он так явно влюбился в нее сам?

Недатированный фрагмент

Идея рассказа.

Какой-то человек, писатель, ведет дневник. Записывает туда мысли, идеи, значительные события.

В его жизни происходят перемены к худшему. «Плохой день», — записывает он в дневнике, не уточняя. «Плохой день… Плохой день…» — пишет он день за днем.