Счастье есть

– Вы все видели? – спросил он у Эммануила.

– Да, я заметил, что Ваши глаза изменились, когда блеск от трости коснулся их.

– Это только один из эффектов, – сказал Виктор. – Думаю, Ваш математический гений уже подсказывает Вам и другие последствия. Представьте, что произойдет, когда все трости, изготовленные Бахманом, начнут излучать преломленный ими свет, потоком которого мы сможем управлять!

– Как Вы сами, Виктор, представляете себе идеальный результат? – спросил Эммануил.

Котище посмотрел на Виктора, потом спрыгнул с рук Эммануила, подошел и потерся об ноги Холливуда.

– В настоящий момент сближаются четыре ветки реальности, – сказал Виктор. – Потом мы присоединим и другие. Мы формируем многореальный мир.

– Но зачем? – спросил Эммануил.

– Это будет мир, в котором существуют разные исходы одного и того же события. Существуют одновременно. Разве не захватывает Вас идея наблюдать сразу все исходы каждого квантового эксперимента?

– Да, это было бы удивительно интересно, – согласился Эммануил.

– Ящики Вашей конструкции, господин Кошечкин, работают превосходно. Они просты и надежны. Монтаж линии по поточному производству Ваших ящиков уже начат?

– Да. Но было бы неплохо понять, сколько нужно ящиков?

– Чем больше, тем лучше. Делайте столько, сколько сможете.

– Хорошо, – кивнул Эммануил.

Котище, сидящий теперь на полу и смотрящий на обоих собеседников, пронзительно громко мяукнул.

Анатолий Игнатьевич Бахман провел эту ночь в своем офисе, в верхних комнатах. Домой ехать совсем не хотелось. Его супруга отдыхала в Греции, и дома было пусто и скучно. Рано утром Бахман услышал шум, но подумал, что это сторож уронил что-нибудь. А потом сработала сигнализация. Спустившись по лестнице, Анатолий Игнатьевич обнаружил, что из кабинета исчезли трости. Те, которыми он гордился как совершенными произведениями искусства. Одна из этих тростей, иридиевая, с которой он постоянно ходил сам, все еще оставалась при нем. Однако, это было слабым утешением. Вместе с тростями исчезло также несколько десятков драгоценных камней, очень крупных. Милиция нелепо потопталась по офису, сонный следователь опросил присутствующих, составил протокол и уехал. Анатолий Игнатьевич остался сидеть в своем кабинете, полностью потерянный и ошарашенный наглым вторжением.

Однако, вскоре, когда начали поступать звонки из разных стран мира, он осознал весь масштаб катастрофы. По-видимому, кто-то из крупных конкурентов решил играть жестко, либо один из глобальных мафиозных кланов решил обогатиться за его счет. Несложные подсчеты показали, что Анатолий Игнатьевич в течение дня потерял около четверти своего состояния: то есть практически все, что было вложено им в ювелирные изделия, камни и драгоценные металлы, и хранилось в офисах и на производстве.

Анатолий Игнатьевич позвонил Алексу и озадачил его подготовкой документов для страховых компаний, а потом отправился завтракать.

Звонок Альберта Абрамовича застал его доедающим яичницу.

– Здравствуй, уважаемый! – сказал Альберт Абрамович Карапетян.

– Здравствуй, любезный, – ответил Анатолий Игнатьевич.

– Слышал о твоем происшествии, – сказал Альберт Абрамович. – Ты в порядке?

– Я невредим, Алик. Но, конечно, переживаю.

– Приедешь сегодня?

– Собираюсь.

– Приезжай пораньше. Я буду свободен через два часа, около двенадцати.

– Почему спешка? Что-нибудь случилось? – спросил Анатолий Игнатьевич.

– Нет. Я просто просматривал наши с тобой старые сеансы. У меня же все записи за последние сорок лет сохранились.

– И что?

– Не знаю, как сказать об этом… Ты, наверное, не помнишь, что сегодняшнее ограбление было предсказано твоей матушкой в день ее смерти.

– Алик, давай-ка поговорим лично. Я буду у тебя через два часа.

Анатолий Игнатьевич положил телефонную трубку, доел яичницу и сделал большой глоток зеленого чая. Психолог был прав. История, которая случилась сегодня, была когда-то предсказана его матушкой.

Мать умирала долго и трудно, рак не позволял ей легко умереть. За полгода до смерти она стала произносить предсказания, которые сбывались. О таланте быстро узнали. Было начало семидесятых годов. В Советском Союзе мистика и чуть ли не шепотом передаваемые друг другу сведения про экстрасенсов и колдунов, стали увлечением самых состоятельных и самых статусных персон.

Больная предсказательница рассказывала о будущем партийным боссам и их женам. До нее даже доехало несколько сотрудников ЦК партии. Тогда впервые появились большие деньги и дорогие лекарства, которые позволили матери протянуть еще немного. Когда она умерла, в ее сундуке лежало больше трехсот тысяч рублей. Перед самой смертью она сказала сыну:

– Анатолий, ты станешь знаменитым ювелиром. Знаменитым на весь мир. Ты будешь делать очень дорогие вещи. Трости из драгоценных металлов. Однажды ты потеряешь все свои трости. И будешь думать, что это трагедия. Но это может стать величайшим приобретением в твоей жизни. Ты должен помнить об этом, Толик! Потеря твоих ювелирных тростей может дать тебе многое…

– Мама! Это точно бред! – сказал ей тридцатилетний Анатолий Бахман. – Я, конечно, ювелир. Но знаменитость на весь мир, зарубежные компании… Это же Советский Союз, мама!

– Не будет тогда Советского Союза, – закашлялась мать. – Послушай, это важно…

После этого мать откинулась на подушки, и больше уже не пришла в себя. Она умерла той же ночью. Ее провожали в последний путь родственники и те, кто так и не успел услышать свое пророчество.

Тогда, сразу после смерти матери, на первых сеансах у Алика, эти воспоминания были еще свежи, и психолог педантично зафиксировал их в своих записях. Анатолий Игнатьевич вдруг осознал, что пророчество матери полностью сбылось: он стал знаменитым изготовителем ювелирных тростей.

Он вспомнил, как плакал тогда, сорок лет назад, на массажной кушетке психолога. Алик тогда только осваивал нейро-лингвистический массаж, и его кабинет был не очень приспособлен для этой процедуры. Но факт оставался фактом: вся жизнь Анатолия Игнатьевича была предсказана его матерью. А он ухитрился почти что забыть об этом. Вернее, он помнил, но по какой-то причине не соотносил это пророчество с тем, что происходит в его жизни, не считал его важным. Возможно, это было связано с тем, что перед ее смертью мысли Анатолия Игнатьевича были совсем о другом. Он вспомнил, как его мать все время тошнило, как он держал ее исхудавшее тело, потому что у нее уже не было сил даже на это, а рвота выходила черная и блестящая. Тогда он думал о расписании приема лекарств, о том, что нужно еще достать… Голова шла кругом. Когда она произносила свое пророчество, он сидел перед нею с уткой в руках, ожидая, что ее снова стошнит. И ее слова были всего лишь фоном, на котором проносились более важные (как казалось тогда) мысли. Память о пророчестве была так тесно связана с потерей матери, что сознание Анатолия Бахмана спрятало это воспоминание поглубже. Анатолий Игнатьевич сделал еще глоток чая и позвонил водителю с просьбой подать машину через полтора часа.

* * *

Ожидание конца операции тянулось бесконечно долго. Друзья сидели в креслах и почти не разговаривали.

– Не волнуйся, – сказала Фрида Алексу, который каждые несколько минут смотрел на часы. – Время всегда тянется бесконечно, когда ждешь вестей из операционной.

– Это правда, – согласился Макс. – Я ждал несколько часов, и после этого несколько дней, когда мои были в реанимации. А потом все кончилось.

– Не надо, Макс, – сказала Манечка. – Не надо, любимый. Когда ты говоришь об этом, я начинаю думать, что мы с тобой можем потерять друг друга. Так же неожиданно и бессмысленно.