Счастье падало с неба…

«Это ж надо, какая-то дохлая тварь вот так запросто испортила человеку жизнь, а главное, за что? – думал он на балконе, пока жена внизу остервенело боролась с пыльным ковриком. – Вот так живешь, живешь, ничего не подозреваешь, и на тебе, приехали! Осьминога нам не хватало, оказывается, для полного счастья…»

Тихое противостояние продолжалось весь вечер. Лидочка назло мужу расположилась в его любимом кресле с ведерком попкорна перед нескончаемым сериалом, а ведь хотели сходить в итальянскую пиццерию, посидеть на летней террасе с бутылочкой красного вина.

– Не пойду, – огрызнулась жена, – настроения нет. – И с невозмутимым видом уставилась в телевизор.

Василий ушел в гараж. Там он долго отмывал забрызганные весенней грязью покатые бока внедорожника, до хрустального блеска выдраил лобовое стекло, фары. Перебрал багажник, избавился от хлама, подготовил рыбацкое снаряжение, навязал снасти и сам удивился, когда стрелки на стареньком будильнике сошлись в одну жирную черту. Полночь.

Диван ожидал его в разложенном виде, взбитая подушка лежала небрежно наискосок, одеяло и вовсе свисало на пол. В квартире пахло лекарством и явным раздражением. Закрытая в спальню дверь не предвещала ничего хорошего.

Лежал Василий как на иголках. Ссоры, хоть и нечастые, выбивали его из хода привычной жизни, как электрические предохранители: резко, беспричинно. Хотя причина (кому рассказать, обхохочется) таилась в полкило морской живности сомнительной свежести. Но тут была важна стратегия. Дело принципа. Или уступить, или стоять до победного конца. Победа попахивала компромиссом, но таким, чтобы раз и навсегда отбить у жены необоснованные желания.

Ночью к Василию снова приставал осьминог, напоминая лицом тещу. С глубоким почтением Вася от домогательств уклонялся, булькал через трубку, остервенело молотил ластами, но теща-осьминог тянула его на дно, присосавшись щупальцами к широкой груди. «Ну что же ты, Вася!»

Проснулся он в холодном поту. Смятая простынь, подушка на полу. На подушке вместо Васиной головы спал кот, свернувшись калачиком. Из кухни доносился трагический монолог, хотя по факту разыгрывалась комедия в двух действиях.

Дверь в комнату была приоткрыта ровно настолько, чтобы основная мысль долетела до всех потенциальных слушателей. Жена по телефону кому-то жаловалась и все на него, на Василия – невнимательного жмота, пожалевшего для нее пару-тройку мороженых осьминогов. Наглая, черная ложь, потому что Вася никогда жмотом не был. Был бережливым, расчетливым, даже прижимистым, но жмотом – боже упаси! Со слов жены он получался жмотом в квадрате, потому что прошлой зимой не купил ту роскошную шубу с капором, подбитую беличьими хвостиками, но та и стоила намного больше, чем морской гад, из-за которого его обвиняли во всех смертных грехах.

Лидочка жаловалась матери и приглашала в арбитры, чувствуя, что вторая ночь без супружеских объятий сильно пошатнула монумент ее непреклонности. Родная мать слушала жалобы молча, с большим сомнением, иногда вставляла неопределенные междометия, но выносить вердикт не спешила, ссориться с зятем в плодово-ягодный сезон не было смысла. И теплица томилась в ожидании умелых рук, и сама Светлана Петровна надеялась на зятеву расторопность в починке немаловажных вещей, и всякий раз заманивала Василия к себе на дачу шашлыками и домашней наливкой собственного изготовления.

– Знаешь, Лида, не кочевряжься, – теща подвела итог. – Без морепродуктов можно прожить. В этих осьминогах и есть-то нечего. Одна резина. Лучше на дачу приезжайте. Малинка поспела, огурчики налились. Воздух свежий. Красота. Детки соскучились…

Где-то в середине разговора Лида краем уха запеленговала приглушенный щелчок дверного замка. Василий на цыпочках покинул квартиру.

Он вернулся под вечер уставший, но довольный, со стеклянной тарой из зоомагазина. На дне распластался маленький осьминог. Живой! Розовые щупальца в панике хватались за гладкую поверхность стекла. То, что интуитивно напоминало голову, на самом деле было телом, внутри которого помещалось целых три сердца, одна почка, печень и набор желез – чернильная, половая, поджелудочная. Последняя, в отличие от Васиной, беспокойной от частого переедания, у морского жителя работала бесперебойно.

– Офигенно, – простонала жена прямо в запотевшее стекло и тут же спохватилась, – а что мне с ним делать?

– Хочешь – жарь, хочешь – вари.

– Изверг! Он живой!

– Тогда просто любуйся, – Василий равнодушно пожал плечами и достал из холодильника банку пива.

– Точно! Завтра аквариум купим, камушки, водоросли и… что там еще нужно, Вась… ну, Вась…

Победно растянувшись на всю длину дивана, Василий блаженно потягивал холодное пиво и через распахнутую балконную дверь наслаждался закатом. Казалось, что в бельевых веревках запуталось розово-белое облако, рваными краями напоминающее щупальца осьминога. Василий чему-то философски улыбался, как от мухи отмахивался от приставучей женской стрекотни и удивлялся собственному здравомыслию, так просто вернувшему семейную жизнь в привычное русло.

Панама

– Уймись, Стасик, мама пошутила! Конечно, ты будешь купаться. Твоя рана не так серьезна, чтобы сидеть на берегу и смотреть на остальных…

На песчаный пляж с радостными криками в сопровождении одного взрослого высыпала целая ватага ребятни, человек пять-шесть. Отдыхающие вздрогнули от детского визга и пожалели, что безмятежному спокойствию пришел конец, потому что взрослые люди томно принимали солнечные ванны, сонно переворачивались с боку на бок под шум голубой волны, наслаждались относительной тишиной. Теперь от резких криков и неприличного хохота безмятежность их рассыпалась, словно замок из песка. Но полуденное солнце уже катилось к зениту, и многие, сверив часы, тут же засобирались на обед, в прохладу приморских кафе.

Дерзко нарушенная пляжная идиллия разрушалась на глазах. Дети не умолкали, о чем-то спорили, и девочки свою позицию отстаивали столь решительно, что самая старшая из них – одиннадцатилетняя Люся – даже немножечко охрипла. Предметом спора был все тот же Стасик. Сегодня вечером он снова хотел водить в прятках как вчера, но полученный ушиб и пара кровоточивых ссадин на карьере «водилы» поставили жирный крест. Во всяком случае, Люся так и заявила:

– Обойдешься! Из-за тебя мы вчера все без мороженого остались.

Это была святая правда, но Стасик возложенной на него вины не признавал. Просто территория старого пансионата, куда семейство прибыло в долгожданный отпуск, приглянулась ребятне непролазными дебрями, кое-где увитыми столетней лианой – не парк, а карибские джунгли. Стасик первый предложил:

– А давайте в прятки! Разделимся на пиратов и солдат. Кто найдет клад, тот и водит. Я начинаю!

Почин ознаменовался пронзительным криком, схожим с индейским боевым кличем, но к сумасбродным идеям Стасика уже все привыкли. Игра увлекла новизной, натурализмом, и тем первородным запалом, который встречается исключительно в поисках сокровищ и еще, возможно, грибов, если не знать заповедные места, а идти по лесу наугад.

Детвора не излазила и половины парковой зоны, как в быстро сгущающихся сумерках Стасик споткнулся о корягу, сильно ушиб колено, оцарапал локоть и носом приложился в сосновый опад. Полное фиаско! Выговор получили все, но стыд испытал один лишь Стасик, когда мать на виду у всех смазала рану зеленкой, несмотря на крокодиловы слезы и жалостливые стоны потерпевшего. Одна бабушка пожалела, пригладила на его голове взлохмаченный хохолок.

– Не плачь, Стасик, не позорь фамилию. Люди смотрят, – и незаметно сунула в его потную ладонь конфету, но Люська заметила.