Счастье Раду Красивого

Подобные заведения давно распространились по всем крупным городам Востока, а я узнал об этом ещё много лет назад, когда начал по велению Мехмеда изучать восточную поэзию. Мне объяснили, что в стихах упоминание о виночерпии - это упоминание таверн, где правоверные вопреки запретам пили вино, а юноши-виночерпии, угощая гостей, ещё и торговали своим телом.

В стихах эти отношения назывались "любовь", но такая "любовь" была возможна лишь с позволения хозяина таверны, которому юные виночерпии (порой совсем мальчики) отдавали наибольшую часть заработанного.

Много лет назад, изучая поэзию, я не думал, что столкнусь с этим лицом к лицу. В Эдирне таких заведений не встречалось. Даже не знаю, почему. Возможно потому, что когда султанский двор находился в Эдирне, слухи об особых пристрастиях Мехмеда ещё не успели дойти до заинтересованных лиц. Но со временем, когда стало понятно, что Мехмед не только имеет особые склонности, но и подбирает себе окружение под стать, всё изменилось. Изменилось с переездом двора в Истамбул.

Назначение Ахмеда-паши на должность визира почти совпало с переездом в Истамбул. Выдвижение Хасс Мурата-паши тоже случилось примерно тогда же. И появились многие другие люди, с которыми я не был знаком. Ими Мехмед окружал себя на пирах и без стеснения поверял этим придворным свои мысли, а его откровенность привела к тому, что кое-кто понял: если устроить в Истамбуле невиданное прежде заведение, рассчитанное на богатую и очень богатую публику, то клиентов окажется достаточно, и затраты окупятся. Главное, чтобы заведение понравилось Мехмеду.

И вот однажды некий придворный из ближнего круга сообщил султану новость... Я не присутствовал при этом, хоть и находился в те дни в истамбульском дворце, в очередной раз привезя дань. А Мехмед вскоре после получения новости позвал меня и сказал, что мы вместе идём в город, дабы посмотреть на таверну, которая заслуживает внимания. И упомянул о виночерпиях.

– Меня уверили, что там всё, как в стихах. Надо это проверить. И я подумал, что моим товарищем в этом деле должен стать ты.

Я поклонился в ответ, мысленно отметив, что привычки Мехмеда не меняются: "Он всё так же не спрашивает моё мнение и потому не осведомился, хочу ли я идти", - а султан меж тем облачился в одежду попроще, и мы с ним в сопровождении нескольких десятков воинов, также переодетых, вышли из ворот дворца.

По дороге, оглядываясь по сторонам и слушая шум улиц, я в который раз подумал, что Константинополис, став Истамбулом, с каждым годом всё больше походит на восточный город. Теперь из окон многих домов свешивались пёстрые ковры, перекинутые через подоконник, а по улицам ходили торговцы с бурдюком за спиной, продававшие прохожим воду - невиданное дело в европейском городе! В цирюльнях, располагавшихся где-нибудь под навесом у входа в общественную баню, клиенты брили не только подбородок и щёки, но и голову. Эти клиенты одевались по-восточному, как и многие в Истамбуле. Прохожих, одетых по-европейски, встречалось всё меньше.

Нужная нам таверна сразу обращала на себя внимание просторной застеклённой террасой на втором этаже. А на первом сразу привлекало взгляд широкое крыльцо, ведь там, возле двустворчатых деревянных дверей стоял молодой и хорошо одетый слуга, который, как только понял, что мы хотим зайти, сразу поклонился и отворил одну из дверных створок.

Пусть султан не велел никого предупреждать о своём приходе, но, как только мы оказались внутри заведения, в просторном, но полутёмном коридоре, стало ясно, что нас ждали: тут же появился седоусый хозяин таверны, которого сразу можно было опознать по отсутствию халата и связке ключей на поясе.

Поприветствовав "дорогих гостей" низким поклоном и старательно делая вид, что не узнаёт султана, хозяин тут же осведомился, который вид из окон нам предпочтительнее: на улицу или в сад. Услышав от Мехмеда "на улицу", старик повёл нас наверх, по широкой деревянной лестнице, устланной дорогим красным ковром. Ворс делал шаги неслышными, и даже ступени не скрипели под ногами, словно обещая, что всё, могущее произойти в этих стенах, останется тайной.

На втором этаже был ещё один полутёмный коридор со множеством дверей. Хозяин отпер одну из них и, приоткрыв её, снова поклонился:

– Здесь очень удобно. Сейчас вам принесут вино.

Обстановка в комнате оказалась роскошная, но не турецкая. Ковры на стенах и на полу явно были персидской работы, поскольку рисунком очень напоминали тонкий цветочный узор персидских книжных миниатюр. Рисунок на подушках, украшавших мягкие широкие сиденья вдоль стен, тоже напоминал о Персии, а резные столики, сундуки и шкафчики наводили на мысль о далёкой Индии.

Только успели мы с Мехмедом усесться, как в комнату вошли двое красивых темноволосых юношей с серебряными подносами в руках. На каждом подносе - серебряный кувшин, пиала и блюдо с фруктами.

Вот, что имел в виду хозяин, когда сказал "сейчас вам принесут вино", но главным во всём этом действе было, конечно, не вино, а красивые виночерпии.

Тот, что повыше ростом, выглядел лет на семнадцать, а тот, что пониже - лет на шестнадцать, и именно на этого, более юного, обратил внимание Мехмед, а виночерпий, поймав заинтересованный взгляд, сразу двинулся к султану. Так и получилось, что другой, семнадцатилетний, достался мне.

Оба юноши очень плавно, будто танцуя, опустили свои подносы на круглые резные столики. Один из столиков располагался ближе к Мехмеду, другой - ближе ко мне, так что наблюдать сразу за обоими виночерпиями стало трудновато, и всё же было заметно, что они действовали очень слаженно, словно исполняли один танец. Красиво изгибаясь, виночерпии одновременно наполнили пиалы и так же одновременно каждый, шагнув к "своему" гостю, с поклоном подал напиток.

Мехмед, не считая нужным себя сдерживать, правой рукой принял пиалу, а левую положил своему виночерпию на талию. Юноша сразу же сел слева от гостя, положил голову ему на плечо, затем вдруг отпрянул, будто испугавшись собственной смелости, но в ту же секунду простодушно, почти по-детски заглянул Мехмеду в глаза. Султан улыбнулся, и лицо юноши в ответ расцвело улыбкой.

Мехмед аж рассмеялся от удовольствия, потому что такой понятливости и покорности не встречал даже у своих юных пажей. Он пригубил вино, а левая рука всё так же оставалась на талии виночерпия.

– Как тебя зовут?
– спросил султан, но теперь на лице юноши отразилось замешательство.

Тут мне пришло в голову, что персидские ковры вокруг, как и полосатые персидские халаты виночерпиев, это подсказка.

– Мой друг спрашивает, как тебя зовут, - произнёс я на персидском.

Шестнадцатилетний красавец снова принялся мило улыбаться и назвал имя.

Султан опять засмеялся:

– Верно, верно, Раду, - сказал он сквозь смех.
– С этими ангелами и говорить надо по-особенному.

Затем Мехмед заметил, что второй "ангел" уже успел присесть возле меня, но не слишком близко, а вид у "ангела" озадаченный.

Я тоже понял свою оплошность, ведь, наблюдая за Мехмедом, совсем забыл, что должен ему подражать. Мне следовало приветливо улыбнуться одинокому "ангелу" и велеть, чтоб подсел ко мне поближе.

Тот охотно повиновался, я обнял его за талию, повторяя за султаном, но вдруг с удивлением и даже недоумением почувствовал, что во мне совершенно отсутствует желание. "А ведь уйти нельзя!
– мелькнула мысль.
– И отказаться от удовольствий этого заведения нельзя. Султан рассердится и скажет, что ты не ценишь оказанной чести".