Счастье Раду Красивого

Сама природа вокруг будто обещала, что на этот раз всё будет по-другому - не как той злосчастной весной три года назад: "Сейчас другое время!" Пусть моё войско двигалось почти тем же путём, что в прошлый раз, но местность выглядела неузнаваемой - всё было ярче, красивее.

Облетающие леса ещё не успели сделаться тёмной щетиной на спинах холмов, сохраняли свои яркие осенние краски. И жухлая трава была другой. Весной она серая, а сейчас в ноябре, она выглядело жёлтой.

Ветер был сырой, но не по-весеннему, когда в сырости чувствуется запах оттаивающей земли, а по-осеннему, когда ощущается запах прелой листвы и воздух становится всё более колючим от холода, если вдыхать ртом, а не носом.

Осень, как и весна - время пасмурного неба. Но всё же другое небо нависало над головами моих людей. Те давние мартовские тучи казались чернее, а сейчас, в ноябре они были бледнее и временами раздвигались, показывали кусочек лазурного неба. Иногда оно совсем расчищалось, и тогда туманы в низинах выглядели не серыми, а молочно-белыми. Я невольно любовался этой красотой.

* * *

В конце второй декады ноября мы вышли к берегу небольшой, но стремительной реки, которую местные жители называли просто потоком. Над рекой стелилась белая пелена тумана, но даже сквозь эту пелену мы увидели на противоположном берегу молдавские полки.

Молдаване не поспешили убраться восвояси. Они не ушли, увидев мой разведывательный отряд, и также остались на месте, когда к потоку приблизилась моя конница. Значит, нам встретились не отдельные отряды молдаван, высланные на разведку, а часть основного войска. Однако эта часть казалась очень небольшой.

Как только мой разведывательный отряд донёс мне, что молдаване малым числом находятся на противоположном берегу потока и не уходят, я вместе с боярами поскакал вперёд, чтобы убедиться лично. И весьма удивился.

– Смотри, государь, вон стяг Штефана, - сказал мне один из бояр, указывая за реку, где сквозь пелену тумана действительно можно было разглядеть алое полотнище, издалека казавшееся совсем маленьким.

– Сколько у Штефана людей?
– спросил я, в то время как мой конь, остановленный на всём скаку там, где начиналась прибрежная галька, беспокойно переступал ногами и, казалось, готов был ринуться в холодную речную воду.

Поток имел быстрое течение, но не отличался глубиной. Моему коню эти стремительные воды вряд ли дошли бы до брюха. Возможно, я даже нижний край плаща не замочил бы, поэтому казалось, что преграды почти нет: "Вот они, молдаване, совсем рядом. Их мало, поэтому надо немедленно настигнуть их и разбить. А если удастся взять самого Штефана в плен, то будет ещё лучше!"

Мысль была очень соблазнительна, а меж тем мои бояре уже успели подсчитать количество неприятельских полков и на всякий случай сверились в своих подсчётах с начальником передового отряда, первым заметившего молдаван.

– Государь, - произнесли бояре, - за рекой стоит примерно десять полков. Не больше двенадцати. Даже сквозь туман видно.

Это означало, что молдаван на том берегу никак не больше пятнадцати тысяч. А у меня на этом берегу стояло семьдесят тысяч воинов!

– Ударим на них, государь?
– запальчиво спросил Стойка, молодой черноусый боярин, который начальствовал над всей моей конницей.
– Дело верное.

– Ударим?
– подхватили другие бояре, и я уже готов был согласиться, как вдруг один из них, дородный пожилой Нягу с окладистой рыжеватой бородой, спросил:

– А если это ловушка?

Приказ строиться для боя застрял у меня в горле. Я чуть не поперхнулся. Слова о ловушке показались странно знакомыми. Несколько мгновений я бессмысленно озирался вокруг, но затем будто перенёсся в другую страну и в другое время.

Моему взору предстало яркое голубое небо. Палящее солнце отразилось в металлических пластинах на груди моёго кольчужного халата, заблестело на золотых ножнах сабли, остроконечном шлеме, украшенном золотой чеканкой, и на сбруе моего коня. Я будто видел себя со стороны, но находился уже не на берегу узкого стремительного потока, а на берегу широкой реки, мирно текущей по незнакомой зелёной равнине среди незнакомых бурых горных кряжей. Таких гор никогда не было ни в Румынии, ни в Молдавии. А вот в Турции, в азиатской её части, я видел такие, но реку никак не мог узнать. "Это Евфрат, - будто подсказал кто-то.
– А вон мост через него".

Меж тем я увидел перед собой не бояр, а неких турецких сановников, тоже облачённых в доспехи и сидящих верхом на боевых конях. Впереди всех находился главный сановник, одетый особенно богато - пожилой человек с густой рыжеватой бородой, как у Нягу, но это был не Нягу. Я сразу узнал его, хоть давно не видел - передо мной находился великий визир Махмуд-паша, который когда-то, по приказу султана, помогал мне заполучить румынский трон и прекрасно справился со своей задачей, но напоследок ограбил мою страну - увёл тысячи румын в рабство.

Этот сановник смотрел на меня так же, как много лет назад - чуть снисходительно, как на султанского "мальчика", но эта снисходительность была лишь во взгляде. Общее выражение лица и наклон головы были любезнее некуда. Визир показывал всяческую готовность помочь, подсказать и вот теперь спрашивал:

– А если на другом берегу ловушка? Добыча кажется слишком лёгкой. Возможно ли такое везение?

В следующее мгновение я понял, что Махмуд-паша обращается вовсе не ко мне и смотрит вовсе не на меня. То, что предстало перед моим мысленным взором, было разговором Махмуда-паши с ныне покойным Хасс Муратом - султанским любимцем. Об этом разговоре я читал в донесении, полученном из Турции минувшим летом. Хасс Мурат не послушал Махмуда-пашу и в итоге погиб: на другой стороне Евфрата действительно поджидала ловушка. А теперь я оказался почти в таком же положении - стоял возле реки, видел на другом берегу заманчивую цель и не знал, что предпринять:

– Странное дело, - произнёс я, и видение рассеялось: яркое летнее солнце исчезло, исчезли незнакомые горы, а река рядом сделалась узкой и покрылась белым туманом.

Мои бояре, которых я теперь видел перед собой, внимательно слушали, что ещё я скажу, и мне следовало продолжать:

– Если Штефан действительно там, на другом берегу, то он видит, сколько у нас войска. И он собирается принять бой, имея в распоряжении лишь пятнадцать тысяч? На его месте всякий разумный военачальник немедленно отступил бы. И скрыл бы свой стяг от глаз неприятеля. Почему Штефан этого не делает?

– Он не скрывает стяг, потому что уже поздно, - сказал боярин Стойка, который начальствовал над моей конницей.
– Мы уже видели его знамя. Поэтому Штефан знает, что если сейчас скроет своё присутствие и прикажет своим людям отступить, мы непременно за ним погонимся.

– Почему ты говоришь "непременно"?
– холодно спросил я, сдвинув брови.
– Я ещё ничего не решил. Я не буду гнаться за молдаванами, пока у меня есть основания полагать, что это ловушка. А что если неподалёку находится другая часть молдавского войска? Мы вступим в бой с этими полками, а другие полки ударят нам в тыл.