Счастье в 50. Драмы больше нет
Шрифт:
– Но он сказал… что это дебил!
Мария кричит. Её крик “режет” меня, и я отдергиваю телефон на секунду.
– Он в шоке. Он не понимает, что говорит, – говорю, кусая губу, чувствуя, как гнев клокочет во мне.
– Мне всё равно! Я не буду одна… Я не справлюсь!
– Мария, подождите, – вскрикиваю.
Но… В трубке раздаются сначала короткие гудки, а после оглушительное молчание.
“Чёрт!” – ругаясь, бью кулаком по подлокотнику так сильно, что водитель вздрагивает и бросает на меня испуганный взгляд.
–
Мужчина оставляет мои слова без комментария, только молча понимающе кивает.
До перинатального центра Катерина быстро.
В холл врываюсь, едва не сбивая медсестру с ног. Глазами “пробегаю” по коридору, выискивая знакомый силуэт. И вот – вижу её…
Мария стоит у выхода, сжимая в дрожащих руках сумку. На её лице – маска отчаяния: заплаканные глаза, размазанная тушь, губы, искусанные до крови.
– Мария! – мой голос звучит резко, почти как выстрел.
Она вздрагивает и оборачивается. В её глазах – пустота, будто внутри уже ничего не осталось.
– Ты зачем приехала? – хрипло шёпчет женщина, словно она кричала всю ночь. – Всё уже решено.
Подхожу ближе, замечаю, что ёе руки судорожно до белых костяшек сжимают ручку сумки.
Мария выглядит потерянной, как ребёнок, которого бросили в тёмном лесу.
– Что значит “решено”? – спрашиваю, хотя уже и сама догадываюсь по её виду.
В моем животе резко дёргается малышка, будто чувствуя мой ужас.
Мария отводит взгляд. Её пальцы нервно теребят край норковой шубки.
– Я... написала отказ…
Слова женщины падают, как камни.
– Он... он мне не нужен. Как и я Денису.
В голосе Марии слышу странный, потому что неестественный для меня, микс смесь боли и облегчения.
Понимаю: она уже приняла решение, смирилась с ним, но где-то глубоко внутри всё ещё боится, – вижу это по дрожи в уголках губ.
– Мария, послушайте.., – протягиваю руку, но она резко отстраняется.
– Нет! – голос женщины срывается.
Её крик гулким эхом разносится по коридору.
– Ты не понимаешь! Он...он назвал ЕГО уродом! Сказал, что лучше бы я сделала аборт!
По лицу Марии текут слёзы. Она даже не пытается их вытереть.
Делаю шаг вперёд, осторожно, как к раненому зверю.
– Денис не в себе. Но ребёнок... он ни в чём не виноват.
Мария резко смеётся – горько, почти истерично.
– А я виновата, что родился таким… ЭТИМ…
Женщина спотыкается, потому что боится произнести диагноз.
– Я должна теперь одна... с этим... Дауном, – её голос дрожит и срывается.
Вижу, как она внутренне сжимается, как будто пытается защититься от всего мира.
Плечи Марии напряжены, дыхание частое, неровное.
Она мне напоминает человека, стоящего на краю пропасти.
– Ты не одна, – произношу твёрдо и уверенно. – Я помогу. Мы справимся. Вдвоём…
Но… Мария качает головой, отступая к выходу.
– Нет. Всё кончено, –
её голос звучит странно отрешённо. – Я не мать. Я не смогу.И прежде чем я успеваю что-то сказать, она резко разворачивается и почти бежит к двери.
Вижу, как её плечи вздрагивают от рыданий, но она не останавливается...
“Боже, даже не попрощалась с ним…” - эта мысль обжигает меня больнее всего.
Остаюсь стоять посреди коридора, чувствуя, как по моим щекам текут слёзы. От душевной боли груди – ледяная пустота. Но…
Где-то глубоко внутри меня уже зреет решение...
Глава 44
Пытаясь найти выход, набираю номер Карповича. Хотя чутье мне подсказывает, что делаю это зря.
Пальцы дрожат. В груди - тяжелый камень, а в голове - навязчивый голос: “Не звони, это бесполезно”. Но… Я все равно нажимаю “вызов”.
Один гудок. Два. Пять.
“Он специально заставляет ждать”, – думаю, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь.
– Рад, что позвонила. Ну, что все же приняла решение? – без приветствия снисходительно говорит Денис.
Его голос звучит так, будто он уже предвкушает победу.
Закрываю глаза на секунду, ощущая, как кровь приливает к вискам: “Спокойно, не дай ему вывести тебя из себя”.
– О чем ты, Денис? – делаю вид, что не понимаю. Тяну время, чтобы собраться, не сорваться сразу.
– Я о нашей встрече у адвоката, Муза, – Карпович растягивает слова, наслаждаясь моментом.
Представляю, как он сейчас довольно ухмыляется, развалившись в кресле.
– Понятно. Нет. Повод не этот, – мой голос звучит ровнее, чем чувствую. – Я в перинатальном центре. Разговаривала с твоей Марией.
На другом конце связи на секунду воцаряется тишина.
“Ну, что, дятел, попался”, – мелькает в голове.
– Денис, ты что творишь?! – стараюсь говорить спокойно, но голос дергается от дрожи.
– А… ты уже в курсе… Ну что, насладилась новостью, Муза? – его голос становится холоднее арктического льда.
В нем столько яда, что меня буквально дергает, как от разряда тока.
“Как он может быть таким бесчувственным?!” – мысль проносится, как молния.
– Денис, ты, вообще, человек? – шиплю, чувствуя, как горячая волна гнева подкатывает к горлу. Пальцы сжимают телефон так, что кажется, он вот-вот треснет.
– Очень даже. И как разумный человек, я не собираюсь тратить жизнь на инвалида..
В голосе Карпович ледяное равнодушие.
Он ведёт себя так это спокойно, словно мы обсуждаем погоду.
– Это твой сын! – кричу, и мой голос предательски срывается. В глазах темнеет от ярости.
– Условия помнишь? Приезжай, подпишем бумаги – и я, может быть, подумаю, – медленно, подчеркивая каждое слово, произносит Денис.
Я отчетливо представляю, как он наслаждается моментом, словно кот, играющий с мышью.