Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
– Располагайся!
Она тянется за упаковкой кофейных капсул, которые лежат на комоде между банкой с карандашами для макияжа и стопкой книг в мягкой обложке.
– Ты придешь на Дивали?
– Честно говоря, даже не знаю…
– О, я настаиваю! Я была бы очень рада, если бы ты пришла.
Теперь Саранья стоит на четвереньках и пытается воткнуть шнур от кофемашины в розетку, спрятанную за шкафом. Распахнутые настежь дверцы открывают взгляду горы разноцветной одежды, сложенные вопреки здравому смыслу. Саранья откапывает две побитые кружки, идет в крошечную ванную и сует под струю воды.
– Места здесь маловато, – констатирует она, перекрикивая шум воды, – но зато у меня есть какая-никакая
Саранья наконец протягивает мне кофе. Я ожидаю, что она продолжит говорить, как обычно не дожидаясь ответа, но она подносит свою чашку к губам и выжидающе смотрит на меня большими глазами олененка Бэмби.
– Моя мать была француженкой, – помолчав, говорю я и дую на кофе, – поэтому я всегда мечтала увидеть Париж. Читала путеводители, копила деньги, чтобы купить билет… Но я думала, что приеду сюда при других обстоятельствах. Более… радужных. Если вкратце, то… я думала, что у меня есть все время в мире, а когда поняла, что заблуждаюсь, было уже слишком поздно.
Нахмурившись, Саранья отпивает глоток.
– Знаешь, за время работы с моими старичками и старушками я поняла две важные вещи. Первая: люди зачастую ломают голову над проблемами, о которых через год даже не вспомнят, поэтому можно сказать, что в масштабах жизни все проблемы – сущая ерунда. Вторая: не всем выпадает удача дожить до старости, поэтому если хочешь что-то сделать, не жди и не откладывай, а делай сейчас. Никогда не знаешь, когда все закончится.
Не сдержавшись, беру с кровати смятый в комок свитер и аккуратно складываю.
– Хочешь, я помогу тебе убраться? Честно говоря, меня немного напрягает этот беспорядок.
Саранья заливается звонким смехом.
– Если это доставит тебе удовольствие, то вперед!
Ставлю кофе в сторону, начинаю складывать и убирать разбросанное вокруг белье, заправляю постель, раскладываю книги, валяющиеся на прикроватной тумбочке, и поднимаю разбросанные по ковру туфли. Саранья лениво поддерживает светскую беседу, а потом в какой-то момент оборачивается и пристально смотрит на меня. Ее подведенные глаза кажутся почти черными.
– Алиса, я хотела извиниться. Прости, что спросила о братьях и сестрах, мне нет оправдания. Анджела предупреждала, что ты потеряла сестру…
Не отвечаю, потрясенная до глубины души. Мне плевать, что Саранья в курсе моего вранья, но я чувствую себя преданной из-за того, что Анджела рассказала ей о моей жизни.
– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение или расстраивать напоминанием о плохом, – продолжает Саранья. – Я часто говорю не подумав.
Она дружелюбно улыбается, но выглядит взволнованной. Я на нее не обижаюсь, однако все равно торопливо начинаю собираться.
– Ничего страшного. Я… Я только что вспомнила… У меня дела, мне нужно идти.
Саранья провожает меня до дверей. Я знаю, что ей искренне жаль, но не хочу продолжать этот разговор, не хочу, чтобы мы копались в подробностях моей прошлой жизни. На самом пороге она, словно что-то вспомнив, спрашивает:
– Кстати, можешь дать мне номер Джереми?
– О… Да, конечно. Без проблем.
Достаю телефон и нахожу то единственное сообщение, которое прислал мне Джереми. Диктую номер Саранье, после чего та шлет мне воздушный поцелуй и закрывает за мной дверь.
Решаю пойти домой пешком. День клонится к вечеру. Неторопливо прогуливаюсь по парижским улочкам, вдыхая запах теплых каштанов, заглядывая в магазин, чтобы кое-что купить, а потом позволяя себе соблазниться аппетитной малиновой тарталеткой, которая красуется на витрине кондитерской. Впервые за долгое время
у меня выдался хороший день, однако предательство Анджелы оставило во рту горький привкус. Как она могла рассказать Саранье подробности моей личной жизни и даже не упомянуть об этом? Она ведь так хорошо меня знает! Решаю написать ей и прояснить ситуацию.Вернувшись домой, нахожу в почтовом ящике большой коричневый конверт из Лондона.
Удивленно открываю. Внутри лежит еще один конверт, на котором черным маркером выведено «Алисе Смит», и письмо. Просматриваю его в лифте. Письмо написано по-английски, торопливым, еле разборчивым почерком.
Дорогая Алиса!
От вашего агента по недвижимости я узнал, что вы в Европе. Я перебрался в свою лондонскую квартиру, которую раньше вам сдавал. На ваше имя пришло несколько писем, последнее – буквально на прошлой неделе. Я взял на себя смелость переслать их вам.
Надеюсь, что у вас все хорошо, и желаю вам хорошего пребывания в Париже, Джон Фостер, ваш бывший домовладелец
Захожу в квартиру и кладу конверт на журнальный столик. Дэвид, который лежал на диване, выгибает спину и мяукает, требуя внимания.
– Даже не хочу его открывать, – говорю я, взяв кота на колени.
Дэвид фыркает, демонстрируя свое равнодушие, и я иду налить ему в молока. Потом включаю чайник, жду несколько минут, пока он закипит, и заливаю водой чайный пакетик. Ставлю чашку рядом с конвертом и, закусив губу, принимаюсь гипнотизировать его взглядом. Разорвав договор аренды квартиры в Уэст-Хэмпстеде, я отключила Интернет, электричество, воду и отказалась от пересылки почты.
Можно просто выбросить этот конверт. Жила же я, не зная его содержания. Но вдруг внутри что-то важное? И как одно из писем могло прийти на прошлой неделе, спустя столько времени после переезда? Я не верю ни в случайности, ни в совпадения. Если эти письма попали мне в руки, значит, я должна их прочитать.
Отпиваю чай. Он слишком горячий. Осторожно разрезаю коричневый конверт и вытаскиваю пачку писем. Счет за электричество, рекламное объявление о распродаже в честь Черной пятницы, два или три буклета и белый конверт с надписью «конфиденциально», штамп на котором указывает, что он был отправлен совсем недавно. Что бы ни было внутри, оно безусловно связано с моим прошлым. А прошлое причиняет боль. Прошлое невыносимо. Несмотря на это, открываю конверт. Одной рукой держу чашку, дуя на исходящую паром жидкость, а другой разворачиваю сложенный пополам лист бумаги. Стоит увидеть заголовок, как кровь отливает от лица. Торопливо ставлю чашку на стол. Чай переливается через край и обжигает мою дрожащую руку, но боли я не чувствую. Глаза против воли пробегают по строчкам, и сердце в груди разбивается на тысячу мелких осколков.
Уважаемая госпожа Смит-Ривьер!
Довожу до Вашего сведения, что Долорес Тейлор, Ваш гинеколог из частной клиники королевы Виктории, вышла на пенсию. В дальнейшем прошу обращаться ко мне для получения любой интересующей Вас информации или в случае, если Вы захотите сделать повторную процедуру экстрапорального оплодотворения.
Пользуясь возможностью, хочу напомнить, что эмбрионы, замороженные в частной клинике королевы Виктории 28 марта 2012 года для экстракорпорального оплодотворения, будут уничтожены в соответствии с британским законодательством и нашей политикой хранения 28 марта 2022 года, через десять лет после замораживания.