Счастливое число Кошкиной

Рот буквально сразу наполнился слюной, а в мыслях защелкал простой, но крайне действенный план: походная еда, пиво и я — накормлю, задабривая, напою, чтобы не брыкался, и потом, в палатке, замёрзну. Очень сильно замёрзну.

"Совунчик, и только попробуй заерепениться и вспомнить про свои угрозы, прибью!" — подумала, а вслух произнесла совсем другое и ни разу не агрессивное: — Тогда надо в магазине обязательно тушёнку взять и пакет картохи. И ещё воду.

— Возьмём. Все возьмём, Гель, — заулыбался Совунчик.

И у меня от его улыбки настроение прыгнуло так высоко, что сложно даже представить.

Судя по тому, что я увидела на полянке, куда мы приехали с Совунчиком, это место было известно очень и очень узкому кругу людей. Скорее всего трем небольшим компаниям, а то и двум. Об этом говорило количество и размеры вычищенных от кустарников и камней площадок, на одной из которых Денис начал ставить палатку, отказавшись от помощи и выпнув меня “погулять и осмотреться”.

— Ну и зря, — обиженно произнесла я, показав ему язык.

Надула губы, подождала еще пару минут и снова вызвалась помогать. Чтобы все же пойти осматриваться, услышав рычащее:

— Кошка, не лезь!

— И все равно зря! Я так-то умею, — пробурчала себе под нос.

Свистнула, подзывая к себе Текилу, и пошла с ней “погулять”.

В подтверждение тщательно охраняемой таинственности месторасположения поляны я внесла сделанные из бревен скамейки у костровища, обложенного булыжниками, стол, под которым на прожилинах лежали наколотые с запасом чурбачки, вырезанные в земле четыре ступеньки, ведущие к дощатому мосточку, с которого можно было набрать воду или нырнуть в озерцо, ну и конечно же дорогу. Сперва еще хоть как-то напоминающую привычную лесную просеку или зимник, а дальше уже условную и все больше переходящую под определение направления. С такими буераками и оврагами с идущими в их низинах ручейках, что не зная как и куда сворачивать, добраться сюда не представлялось возможным. Нет, при желании, конечно, можно. Правда пришлось бы изрядно поплутать пешком — задолбаешься топать и потом сушиться, — или на очень и очень серьезно подготовленной машине. Обычный городской автомобиль не проехал бы и десятой части того маршрута, который уверенно прополз Старичок, и то место, куда он нас привез, однозначно нравилось мне с каждой минутой все больше и больше. Как и машина Дениса.

И дело даже не в том, что Старичок чем-то походил на машину Фила. Нет. “Патриот” Ванлавочки скорее был для него частью стиля или каким-то атрибутом. Больше выглядящим агрессивно и пугающе, чем являющимся таковым. В то время как машина Дениса не вызывала у меня таких ассоциаций. Старичок не пугал видом своих колес или бампером, они подходили ему, были той частью, без которой он не был бы самим собой. И если бы меня спросили какой из двух автомобилей — "Патриот" Фила или Старичок Совунчика, — мне нравится больше, я бы без раздумий выбрала машину Дениса. Пусть старую, пусть не такую навороченную, но крутяцкую и удобную — на тех же буераках Старичок не пытался выкинуть меня из сиденья, когда "Патриот" Клейстера "козлил" на каждом лежачем полицейском. И да, этот аспект тоже стал немаловажным в плане выбора. По городу ездило три агрессивных "Патриота" — Фила, Клейстера и Мистика, — а Старичок один.

Спустившись к озеру, я потрогала воду и с довольной улыбкой пошла обратно. Посмотрела на Совунчика, обустраивающего спальные места в палатке, сперла у него из под носа топорик, которым он забивал колышки оттяжек, и выбрала из импровизированной поленницы четыре чурбачка.

— Я тебе сейчас по рукам надаю! — услышала за спиной грозный рык после первого же удара топором, но не остановилась. — Кошка, положила топор!

— Совунчик, иди в задницу! — огрызнулась в ответ, тюкнула, раскалывая сухое полешко ещё раз, и зашипела на попытку отобрать топор: — Денис! Я умею! Умею! Отколупайся от меня и не мешай!

— Умеешь? — усмехнулся он.

— Да! — выкрикнула и с вызовом предложила: — Спорим, разожгу с одной спички!?

— На что? — тут же подхватил Совунчик.

— На кошколадку.

— Легко, — кивнул он.

Вытащил из кармана коробок, вытряхнул из него все спички себе на ладонь и вернул мне, выбрав одну — с самой большой головкой.

— Подойдёт? — спросил, выгибая бровь и оторопел, когда я мотнула головой и взяла самую кривую и тощую. — Гель, ну не дури.

— Я умею, — процедила сквозь зубы.

И с упоением принялась половинить чурбачки на все меньшие и меньшие части, одну из которых все тем же топором расфигачила в щепочки. С гордостью посмотрела на наблюдающего за мной Совунчика, распушила пару щепочек "ёлочкой" и не удержалась от улыбки, услышав довольное хмыканье за спиной.

— А я говорила, что умею, — произнесла, складывая небольшой шалашик из щепочек.

— А я не против купить две кошколадки, если скажешь откуда научилась, — улыбнулся Совунчик.

Присел на корточки, наблюдая за моими приготовлениями и перестал дышать, когда я чиркнула спичкой. Она вспыхнула и едва не потухла, но разгорелась сильнее, стоило только перевернуть ее вверх ногами. Облизнула своим язычком распушенную щепочку и, словно распробовав, перекинулась на нее, разгораясь из маленького огонька в небольшой костерок, который я аккуратно обложила новыми, более толстыми дровинами.

— И!? — с вызовом спросила я, показывая на результат своих трудов.

— Где ты научилась? — изумлённо протянул Совунчик, переводя взгляд с костра на меня.

— С папой в походы ходила, — пальцем коснулась своей щеки и подставила ее для поцелуя. — Гони аванс. Что-то я не вижу поблизости ни одного магазина и кошколадок.

— Да не вопрос, — рассмеялся Денис.

Коснулся губами уголка моих. Замер на мгновение, сместился и поцеловал уже в губы. Снова застыл и поцеловал, поднимая ладони к моим щекам. Коснулся их, лаская, прихватил нижнюю губу и выдохнул, отстраняясь.

— Все равно наказана, — хрипло произнес он.

Только через мгновение шагнул вперед, прижал меня к себе и впился в губы с таким жаром, что у меня не осталось никаких сомнений — не я одна считаю оставшееся до конца этого наказания время.

— Наказана! — повторил Совунчик. Прочистил горло и прошипел, прислоняясь лбом к моему лбу: — Кошка, блядь… Прибить тебя мало…

— Фыр-р-р? — я фыркнула, проверяя насколько еще хватит остатков его упертости, и мысленно возликовала, услышав рычащее и категоричное:

— Нет! Я сказал наказана, значит, наказана!

— Ну и ладно, — вздохнула и спросила: — Мне хотя бы что-то можно делать или костра мало?

— Можно, — кивнул Денис.

Потянулся, но так и не коснулся губами моих губ. Застыл, выдыхая и проводя кончиками пальцев вниз, чтобы после рывком отстраниться и пойти к машине, шипя себе под нос что-то нечленораздельное, но очень похожее на повторяющееся и злое на себя самого:”С-с-сучка!”

При всем моем желании сделать вид, что наказание на меня не действует, а если и действует, то не так, как хотелось бы Совунчику, я едва удержалась, чтобы не ответить на его поцелуи так, как хотелось и мне, и ему. Сколько бы Денис не бычился, сколько бы не повторял, уговаривая в первую очередь себя, а не меня, наказал-то он нас двоих. Жестоко лишил и себя, и меня того, чего хотели оба. И вроде выпалил свое злое "наказана" мне одной, но тут же сам разделил его поровну. Чтобы потом рычать, ругаться, отнекиваться и отказываться замечать очевидное. То, что было ясно без слов, а после только подтверждено картами и гаданием Ляльки — мы горели друг от друга, вспыхивали от малейшего прикосновения и поцелуя. Только не плюнули на издевательство над собой и друг другом, а принялись докручивать, доводя до предела, и проверять, кто не выдержит и сорвётся раньше.

Два мазохиста.

Два придурка.

Два идиота.

И два барана, упершиеся и показывающие друг другу, что голосование за звание самой вкусной шавермы, то занятие, которого ждали, как праздника.

Ага. Так ждали, что оба постоянно косились на, слишком медленно отсчитывающие секунды и минуты, часы.

— Все, больше не могу.

Отодвинув от себя тарелку, я икнула и пригубила пива. Скормила оставшийся кусочек шавермы Текиле и развернулась на скамейке, чтобы можно было упереться спиной в край стола и немного перевести дух.