Щебечущая машина

Невозможно было бы измерить коммерческую ценность «Twitter– революций» для социальной индустрии. Средствам массовой информации свойственно усложнять причинно-следственные связи. Все данные говорят о том, что с начала Зеленого движения до конца протестов в парке Таксим-Гези пользовательская база Twitter выросла в семь раз, с 30 миллионов до 220 миллионов. А аудитория Facebook, и без того немаленькая, увеличилась с почти 250 тысяч до 1,2 миллиарда пользователей. Неизвестно, что повлияло больше: потрясшие весь мир события или другие коммерческие стратегии и «сетевые эффекты». Но рост был обусловлен, и, возможно, очень сильно, участием платформ в захватывающей истории всемирных молодежных восстаний.

Понятное дело, термин «Twitter– революции» всегда приукрашивал яркие события. Будь то в Иране или Тунисе, социальной сетью пользовалась лишь небольшая доля населения, преимущественно представители среднего класса. Всего двести активных пользователей Twitter в Тунисе. Больше, но все равно очень мало, сидели в Facebook. В Египте, где социальные сети куда более популярны и где ими пользуются 60 % населения младше тридцати лет, участники Молодежного движения 6 апреля смогли превратить Facebook в узел связи. Однако другие активисты пришли к выводу, что для организации куда важнее были мобильные текстовые сообщения. Как бы то ни было, но история отчаявшегося тунисского торговца, Мохаммеда Буазизи, который поджег себя после притеснений со стороны полиции, стала известна лишь благодаря фотографиям, размещенным в Facebook, и совпала с гневными настроениями, царящими в стране. Когда протестующие с площади Тахрир наводнили ленты захватывающими подробностями о своих смелых действиях, они не только увеличили расходы, связанные с подавлением режима, и ослабили позиции его заокеанских сторонников, но также придали уверенности тем, кто не решался вступить в их ряды.

Какими бы политическими целями ни руководствовались пользователи, наиболее успешные из них – те, кто понимает информационную политику платформы. Печально известный эксперимент c «эмоциональным заражением», который провела Facebook в 2014 году, основывался на хорошо известном факте, что эмоции можно навязывать. Манипулируя настроением пользователей, компания выяснила, что заражать можно массово, посредством сети. Виральность и стремительность информационной экономики – результат этой тенденции, они накапливают и собирают эмоции, выстраивают импровизированные союзы вокруг настроений, направляют их к эйфорическому моменту и затем рассеивают. Эксперимент доказал, что СМИ способны подделывать настроение пользователей и манипулировать им, чем Facebook, собственно говоря, занимается на молекулярном уровне, управляя нашими лентами. Но нет никакой нужды создавать массовую эмоциональную шумиху: все необходимые настроения возникнут сами собой.

В 2011 году вирусной стала модель протеста. На площади Тахрир союз исламистов, либералов и насеристов построил город в городе, мини-метрополию, в которой были свое электричество, жилье, утилизация отходов, медицина, еда, вода, контрольно-пропускные пункты, защищающие от частых нападений правительственных войск, а также межобщинная защита христиан и мусульман во время молитвы. Очень хотелось бы сказать, что во главе города встали компетентные управленцы, появилась атмосфера сотрудничества и взаимодействия. Но организаторы волнений на площади Тахрир уже были ветеранами, которые принимали участие в самых разных стычках: от антивоенных протестов до всеобщей забастовки в 2008 году. Уже десять лет они собирали людей, устраивали протесты и выступали в социальных сетях. Кроме того, символичная центральная революция на площади Тахрир должна была распространиться по всей стране, включая вооруженное население, с тем чтобы свергнуть действующую диктатуру. Оглядываясь назад, можно сказать, что даже тогда революция обошла стороной огромные слои населения, которые позже составили народный фронт вооруженного переворота генерала Ас-Сиси.

Несмотря ни на что, египетские революционеры подали людям идею. Предложенный ими формат протеста могли организовать противники жестких мер и борцы за демократию в любом городе мира: от Нью-Йорка до Непала. И это был не просто протест. Площадь Тахрир стала организационным центром, где обсуждались другие акции и различные элементы движения. Но еще важнее то, что он рисовал в умах протестующих то самоуправление, которого они хотели добиться. Пусть и в зачаточном состоянии, но это был альтернативный способ организации легитимной власти. Эта революция привела к появлению не столько движения, сколько бренда #Occupy («Оккупай»), франшизы с хештегом, системы символов и тактик для испанских Indignados (движение «Возмущенные»), нигерийских профсоюзных активистов, борцов за демократию в Малайзии.

Цифровые толпы переместились с мадридской площади Пуэрта-дель-Соль в Окленд. Мировым эпицентром этого движения стал протест «Захвати Уолл-стрит» (англ. Occupy Wall Street). Объединившись в необычные союзы, анархисты, тролли Anonymous, коммунисты и борцы за свободу личности выпустили в тот самый «Один процент» предупредительную стрелу. Они добивались создания общества нового образца, рисуя в своем воображении более демократический и эгалитарный социальный порядок – правда, не все из них представляли, что это на самом деле такое. Более того, отсутствие единого мнения даже приветствовалось. Упор делался на общую идеологию, поддерживался дух антикапитализма 1990-х годов и сапатистов: «Много “да”, одно “нет”».

В организационном плане эти протесты мало походили на события на площади Тахрир. Иногда, как, например, в Испании и Греции, бренд #Occupy и соответствующая программа внедрялись в уже действующие движения со своими методами и традициями. Но чаще всего к #Occupy прибегали небольшие группы опытных активистов, которые устраивали лагерь и, пользуясь цифровой сетью, привлекали в свои ряды одиноких, не связанных с другими движениями участников. В Нью-Йорке, например, организаторами «Захвати Уолл-стрит» были ветераны другого недавнего союза «Ньюйоркцы против сокращений бюджета» (англ. New Yorkers Against Budget Cuts). В Лондоне это были активисты «зеленого» движения Climate Camp. Всего несколько человек, обладающие необходимыми навыками, источниками и свободным временем, чтобы все организовать. Они были технически подкованы, в их распоряжении были смартфоны и платформы. В 2010–2011 годах уже было достаточно просто создать событие на Facebook, разослать его по разным социальным сетям, придумать хештег, сделать мем и ждать: организуй, и они придут. Успех активистам был обеспечен – они скользили по гребню вирусной волны.

Участники #Occupy переняли абстрактную модель беспорядков на площади Тахрир. Не имея возможности создать настолько же надежную организационную базу, они приспособили эту схему к идеологиям киберлибертарианизма, провозглашающего свободу «сети» и горизонтальное управление. Смелости придавал шквал научных и журналистских высказываний, превозносящих сетевую личность, толпу и снижение затрат на организацию группировок в условиях цифровой демократии. Такой бустеризм признавал реальные тенденции, но недооценивал хрупкость союзов, которые обходились так дешево.

Сокращение расходов на организацию снижало и расходы на прекращение мятежей, а также расходы на внедрение и дестабилизацию. Более того, собственные алгоритмы помогали развивать индивидуальные сети, а не коллективные. В лучшем случае, стремясь к хайпу, они могли бы быстро создавать удобные для себя индивидуальные настроения. И, как показал анализ Паоло Гербаудо, проведенный им в книге «Цифровая партия», цифровые сети не способствуют горизонтальной организации, а продвигают харизматичных лидеров и поверхностные формы «участия» и «обратной связи» от по большей части пассивного слоя сторонников. Поскольку эти структуры действительно приводят к появлению более стабильной организации, как, пожалуй, в случае итальянского популистского Движения пяти звезд, они все же больше подходят для бизнес-модели, нежели для укрепления демократического потенциала. В целом цифровая эйфория прошла, сменившись деморализацией. Реальное движение «Оккупай», которое возникло из политических настроений, вызванных недоверием к партиям, в организационном плане очень напоминает обычную перепалку в интернете. Движение вызвало бурю чувств, энергии и уверенности, вернуло моменты единства и убежденности и привело к впечатляющим решениям, большинство из которых тут же обернулись пассивным отчаянием.

Государство не выдохлось, чего не скажешь об «Оккупай». Не считая отдельных мест, где #Occupy было тесно связано с сильными общественными движениями, продолжать поддерживать протесты оказалось невозможно – дым без огня, да и дыма-то не особо много. Энтузиазм к сети угас, словно трендовая тема. «Движения площадей» либо сжались до размера партий, добивающихся избирательной власти, как в Греции и Испании, либо сошли на нет и придали сил авторитарным государствам, как в Турции после протестов в парке Гези. Участь Арабской весны вскоре покажет, насколько непросто добиться продолжительных социальных и политических изменений, даже если за спиной стоит куда более надежная организация.

И вот к 2014 году на горизонте наметился зловещий поворот к политической мобилизации продвинутой молодежи, цифрового поколения. Воспользовавшись гражданской войной в Ираке и откровенной резней, переросшей в управляемую государством «Гибель богов» в Сирии, каждое здравое сетевое утопическое клише он наполнял грязной иронией.

7

«Отложи куриные крылышки, брат, и вступай в джихад». Так звучал иронический, ушлый призыв вербовщика ИГИЛ в Twitter. Другой вербовщик отвечал на Ask.fm на вопросы о своей любимой пустыне, о бороде, жизни в бою. По сети ходили фотографии джихадистов, на которых они ласкали котят, ели «Сникерс», играли в видеоигры, отрубали головы врагам.