Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)
Шрифт:
Михайлов говорит:
– Бывает, сам заскочит.
– Это только у моего деда сам заскакивал.
– Кто ж ее запер? Если здесь пусто.
– А ты, Костя, поди оглянь плинтуса, може в щелях что?
Поручик говорит, поднявши голову:
– Дверь оставили открытой?! Быдло…
Ленька Смирнов поднимается:
– Там, кажется, был засов.
Вдруг Кашин, оглядываясь, спрашивает:
– А где Погонялин? Куда дели?
– Погонялин?
– Будто кто-то в сенях упал. Не он ли?
Смирнов открывает дверь и выглядывает в сени.
От запаха брынзы Погонялин очнулся. Он встает на четвереньки. Темнота кружится. Рука попала в
В углу в черноте между бочками один голос шепчет другому:
– Сиди смирно, дядя. Он уйдет, и мы драпанем.
– А если он наткнется на меня?
– Тогда бей его.
– Тебе, байстрюку [23] , хорошо – ты в бочке.
– Какое хорошо! Тут рассол. Словно меня обосцали!
– Ну и что же?
– Ничего, – говорит первый, скрипнув зубами, – молчи.
Погонялин остановился у брынзы. Он нащупал камень на бочке, спихнул его и путается руками во влажной тряпке, торопясь добраться до пищи. Пока он пережевывает и глотает терпкие пахучие и острые куски, роняя слюни на землю, его руки тянутся к другим бочкам, сжатым деревянными обручами. Он опускает пальцы в сетку укропа, погружает руку, вылавливая помидоры, и ощупью движется дальше. Несколько раз он останавливается, наевшись огурцов, помидор, брынзы и сливочного масла, спотыкаясь в радостной укромной суете. Вот еще большая бочка. Она не закрыта. Он запускает руку туда, завернув шинель, и бормочет: «Посмотрим, что в этой? Что это за гарбуз? Что это на него налипло? Укропом они его обкладывают, что ли, или шерстью? А тут что? Ой, черт, что это?»
23
Байстрюк (укр.) – то же, что пистолет или шпингалет; вначале, собственно – оскорбительное «сын». – Примеч. авт.
Рванувшаяся голова сидевшего в бочке ушла из его рук. Он не успевает крикнуть.
Выше ворота шинели шея сжата. Железный крючок вдавился в горло. В лицо дохнул гнилой запах изо рта. Не в близкой темноте, под ногами своих, не в воровском уюте у брынзы, в страшной яме, в чужом доме. Неведомые руки и незрячий страх широко раздирают глотку. Погонялин кричит, но крик не выходит из стиснутой.
– Бросай, бросай его.
Кто-то ударил кулаком в лоб, голова вырвалась из сдавивших рук. Душивший шипит:
– Эх! дядя!
Бессознательно принесенная винтовка вывалилась и упала под ноги. Первый, бросившийся к лестнице, споткнулся и упал с железным звоном. Погонялин перепрыгнул через него, больно ударившись об него носком, и вцепился руками в глиняную ступеньку, нога на мгновенье замерла в чужой темноте. Он один без направления, голос застыл. Он успел закричать. Острый локоть ударил ему в голову, и он упал назад, столкнувши с ног ударившего. Тот всползает со страшной медлительностью. Опрометью к выходу, второй, ловя его пятки, не успевает за ним. В треснувших сенях сверкнули выстрелы. Первый сгибается и прыгает от люка, а второй скатывается по ступенькам вниз. Оба забиваются за бочки.
В сени принесли лампу. Поручик спрашивает:
– Кто же это?
Кашин говорит:
– Не иначе – воры.
Все молча принюхиваются к пахнущему
рассолом холоду. Кашин крикнул в колодец:– Эй, вы, господа, выходи наверх. Отвечай. Стрелять будем! – и говорит Леньке Смирнову: – А ну, ударь.
Солдаты зовут: «Погонялин! Ты здесь?» – и слушают. Становится тихо.
– А где же Михайлов?
– Михайлов под печкой. Залег спать.
Кашин ведет дуло вниз.
– Лучше бросить.
Он шепотом спрашивает:
– Почему?
Костя предложил завалить тяжелым чем – «или забьем и пусть там отсиживаются». Ленька Смирнов заложил засовом и кочергой дверь на улицу. Очень уж тихо. Наступила ночь. Печка светит красным огнем. Под ней храпит Михайлов. Костя придвинулся к черной дыре и заглядывает. Вдруг плита зашипела. Курица выкипает. Кашин и Костя бросились в комнату. Михайлов вскочил.
– Что ж ты, мать твою за ногу заснул! Не видишь, полказанка ушло! Бульон же это, а не что другое!
– Нашел слово – бульон!
Они возятся с едой. Из сеней им кричат:
– Вы там ее не совсем прикарнайте. Чтоб нам осталось.
– А что вас ждать!
– Пойдемте к ним.
Поручик кричит:
– Стой! А здесь?
Румянцев направляет дуло:
– Чего смотреть, надо кончать.
Он стреляет. Ленька вторит ему. Курица еще не готова, ее ставят опять. Михайлов приходит тоже. Все уткнулись в дыру. Грохот разрывает сени. Те начинают кричать, но уже их не слышно. Из разбитых бочек рассол полился на пол.
Что-то упало с хрустом, и закричал человек. Он пробивается внизу, толкая обломки. Поручик кричит:
– Стой!
Но сразу трудно остановиться. Пули внизу вбиваются в глину, разбивают доски и звякают об железо. В погребе кто-то кряхтит. Человек еще прокричал. С грохотом упала бочка, и полилась вода. Они окончили, внизу стало тихо.
– Ну, стрелки, – всех перебили.
– Было сказано – выходи, – говорит Ленька.
– Надо посмотреть.
Костя снимает лампу и лезет первый. Они оступаются и держатся за стены. Погреб низкий, всем трудно поместиться. Мешают разбитые бочки. Под сапогами лопаются соленые огурцы и помидоры. Трещат куски моченых расквашенных арбузов. Хрустят стебли укропа. Михайлов подбирает что можно и кладет в выставленный подол гимнастерки, сразу же промокший, толкаясь руками в остановившихся сапогах. Он на ощупь хватает еще и еще.
Костя поднял лампу и водит, гоняя тени. Солдаты наклонились над Погонялиным:
– Может быть, еще живой?
– Что ты – не видишь?
– Видал, как он его шпокнул?
– Вынести бы его. Погонялина.
– Куда же его нести? И зачем он сюда сунулся… А вот бочки. Что здесь такое?
Они запускают руки и разбивают арбузные корки. Костя опускает лампу на пол.
– Ну куда он ее? Свети.
– А мне тоже интересно, посмотрю, что тут.
Солдаты. Иллюстрация в журнал «Перелом». 1932. Б., тушь. 17,5x9
Поднявший лампу Ленька Смирнов внимательно оглядывает оба тела. И Погонялин, и босяк в ватнике пробиты несколькими пулями. Пустой погреб завален упавшими бочками. Лампа освещает голые стены. Солдаты уносят ее и заваливают лох.
– А ты говорил, воры. Вот так вор! Видал винтовку?
– Это погонялинская.
– А тесак?
– А разве на винтовке был тесак?
– А зачем бы он его стал снимать?