Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

– Так тут нога будет в дырку пролазить.

– Ох, – сказала Рита, – но мы же из них сделаем носки. Вам нужны носки?

– Носки нам нужны, – сказал Васенька.

Рита вспомнила, что Евдокия Спиридоновна среди своих фикусов постоянно занималась вязанием.

– Так вот, – веско заявила она, – носки будут. Все у нас будет абсолютно честно.

Вася, человек проницательный по самой своей профессии, понял, что действительно все будет абсолютно честно, и сказал, прикидывая в уме:

– Нам много нужно.

– Будет много, – сказала Рита.

Творческая энергия тянула ее немедленно нанести визит Евдокии Спиридоновне, тем более что Гогуа обычно днем разъезжал по делам и не было особого риска нарваться на него.

«Ну, а если даже нарвусь, – подумала Рита, – скажу, что пришла прощаться». Тут она вспомнила о его волосах и сразу же по какой-то омономической ассоциации увидела голую гладкую грудь Музыканта и ощутила с удивительной ясностью, как она самыми кончиками пальцев упирается в эту грудь.

В это время она уже взбегала по лестнице к номеру.

Музыкант сидел на кровати, опустивши голову на руки. Услышав шаги, он обернулся.

– Все-таки это была бы нелепая комбинация, – сказал он. – Конечно, через это надо пройти. Но в таком возрасте страшно привязываются. А что потом делать? Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть, – сказала Рита, – но это такие глупости.

– Ты думаешь? – спросил Музыкант и мрачно покивал головой. – Двадцать шесть и шестнадцать! Нет, это совсем не глупости. Ну, раз-два для начала… А потом? Ведь если это продолжится, то может быть просто трагедия.

– Что-что? – спросила ошеломленная Рита. – Ты про что? Я ничего не понимаю.

– Ладно. – Музыкант махнул рукой и оглядел ее. Лицо у нее было усталое и голодное.

– Ты ела сегодня? – спросил он.

– Да это неважно, – сказала Рита. – Вот ты опять, конечно, ничего не ел. Можно я тебя покормлю?

«Ох, не нравится мне это, – думал Музыкант, – конечно, трагедия. Такая баба снаружи, а тут, кажется, еще и внутри. И если все это сваливается на мальчишку?.. Правда, в таком возрасте они ни хрена не разбираются, что внутри. И все-таки бедняга просто не мог бы оторваться от нее. И в таких случаях надо кончать, пока не поздно. Да, кончать!»

– Ты что это держишь, – спросил он, – что за пакет?

И тут Рита с увлечением изложила ему всю свою деловую программу. Он слушал невнимательно, думая о своем и мотая головой, как если бы у него болели зубы. Когда она кончила, он сказал:

– Ты вот что, преподнеси эти свои носки коридорным, чтоб не морочили нам голову. И скорей возвращайся.

– Милый мой, – сказала Рита, кладя голову ему на плечо, – конечно.

Она выпорхнула из номера и помчалась к Евдокии Спиридонове.

VIII

– Ага, – сказала Евдокия Спиридоновна, – наголенки! А что с имя без носков делать?

– Распускать и надвязывать, – внушительно сказала Рита.

– Двойные, носки-то? – с профессиональной заинтересованностью спросила Евдокия Спиридоновна.

– Хватит одинарных, – лаконично ответила Рита.

– Тут тебя твой Давид спрашивал, – сказала Евдокия Спиридоновна, поджимая губы. – Интересуется, где ты.

– Вот что, – сказала Рита. – Мы с вами занимаемся делом. А Давиду обо мне не говорите. Я буду днем приходить.

Лицо Евдокии Спиридоновны выразило удовлетворение. Рита обратилась к ней, точно рассчитав надежность операции. Евдокия Спиридоновна давно невзлюбила Гогуа. И дело было не в тех беспокойствах, которые естественно причиняет хозяйке любой жилец. Дело было тоньше и серьезнее. Считая, что элегантная вежливость есть признак шика, Гогуа стал при первом же знакомстве величать ее по имени-отчеству. Но выговаривал он и то и другое совершенно своеобразно. Произнося имя, он делал ударение на втором слоге, придавая при этом протяженность звучания последнему. А отчество он несколько сокращал, и получалось так: Евдохия Спэрдоновна. Евдокия Спиридоновна принимала это за иронию и обижалась.

Однажды она не выдержала, вспыхнула и сказала ему прямо:

– Вы, батюшка, бросьте мне грубить, я человек старый.

Гогуа, не понимая, чего от него хотят, сказал:

– Хорошо, дорогая, я буду вас называть мадам Спэрдонова.

И теперь, в результате разговора с Ритой вполне разобравшись в перемене, происшедшей в их отношениях, Евдокия Спиридоновна торжествовала.

– Только имейте в виду, Евдокия Спиридоновна, работа срочная, – заключила Рита. – Вы уж не теряйте времени. Вот и ночью во время тревоги не спится и очень приятно повязать.

И Рита устремилась домой к дяде Альберту.

– Что произошло? – спросил Альберт Ефимович, подозрительно оглядывая ее. Тетя Соня тоже оглядела ее через пенсне и сказала:

– С тобой что-то произошло!

– Есть очень хочется, – сказала Рита.

– Гм, – ответил Альберт Ефимович, – а что еще слышно?

Изложивши суть дела, Рита добавила:

– Во-первых, гетр у нас теперь навалом. А во-вторых – чтоб я о вашем Гогуа больше не слышала. Я на этом деле имела те радости. С меня хватит.

– Не понимаю, какие радости и почему те, – спросил Альберт Ефимович, притворяясь ребенком.

– А вот вы бы сами попробовали, – сказала Рита, раздражаясь.

– Интересно, как бы он мог это попробовать, – сказала тетя Соня, вздыхая своим большим бюстом.

– Не знаю, не знаю, – сказала Рита, смазывая вопрос.

От злости она почувствовала себя совсем голодной и, невежливо хлопнув дверью, вышла на кухню.

– Я спрашиваю, – крикнула она, – есть какая-нибудь еда? Где тушенка?

– Какая тушенка? – спросил дядя Альберт.

– Хорошо, – сказала Рита, с жующим ртом выходя из кухни. – Запомните, мои дорогие, – дело сейчас веду я. Кроме того, в воскресенье вы устраиваете хороший обед. И я привожу сюда Юру. И имейте в виду, что он тихий и скромный и с ним нужно обращаться очень бережно.

«Боже мой! – вдруг подумала она. – Какое счастье, что там есть ванна! Сейчас я помоюсь как следует и окончательно».

– И чтоб была свиная тушенка, – добавила Рита и устремилась в «Метрополь».