Считай звёзды

Дилан щекой касается моей коленки, опустив ладонь к животу, и проникает под ткань футболки, трогая теплую кожу живота. Хранит молчание, он что-то обдумывает, поэтому не мешаю, осознав, с каким удовольствием наблюдаю за ним. Мне нравится смотреть на него. Он действительно очень красивый. Странно признаваться самой себе в чем-то подобном, и больше вопросов вызывает то, когда он стал таким? Хорошо помню, как после нашей ночи в том доме у озера, он избегал меня. Хорошо помню, с какой ненавистью и отвращением воспринимала его присутствие, сколько недостатков в нем находила и как много отмечала в его внешности, что совершенно не привлекало меня. Так вот, в какой момент я заметила, что он красивый? Нет, вернее, когда он стал таким лично для меня? Это доказывает, что люди способны влюбляться не во внешность, хотя считается, что первым делом человек обращает внимание на внешние составляющие. Но мое отношение строилось со временем, и опираться приходилось вовсе не на его демонстративные качества, да и вменяемым поведением этот тип не отличался.

Так, как это произошло? Такое ощущение, что очень быстро, поэтому мне не удалось проследить за переменой в своем сознании. И теперь я смотрю на него, не находя возможным ненадолго отвернуться. Чувствую себя глупо, но даже его долгий взгляд в сторону вызывает внутри неправильное волнение. Будто я девчонка, которая сохнет по самому популярному парню в школе, и довольствуюсь одним наблюдением со стороны.

Я… Я правда настолько сильно влюблена? Так необычно рассуждать об этом в своей голове.

— Я позвоню в восемь, — Дилан отрывает голову, садясь ровно, но ладонь оставляет на коленке, пальцами водя по коже. — На домашний, — поясняет.

— Не протянешь и дня без моей болтовни? — не улыбаюсь, но чувствую себя хорошо. Намного лучше, чем после пробуждения. О’Брайен пропускает довольный смешок:

— Проверю, как ты соблюдаешь домашний арест.

Морщусь, схватив подушку из-под головы, и накрываю ею лицо, слыша, как парень коротко смеется, и продолжаю улыбаться в подушку, понимая, насколько хорошо на меня действует присутствие Дилана.

— Держи, — парень обращается ко мне, поэтому приходится откинуть подушку в сторону. С интересом смотрю на ключ, который он мне протягивает, и приподнимаюсь на локти, хмурясь:

— Да ладно, оставь себе, — это ключ от его комнаты. — Я всё равно сейчас встану.

О’Брайен заметно мешкает, прокашлявшись, и быстрым движением чешет кончик носа, объяснив:

— Это копия, — моргаю, теперь уже с настоящим внутренним любопытством изучая лицо парня, который продолжает протягивать ключ:

— Я давно сделал копию, на случай, если ты или Нейтан снова решите отнять ключ от этой комнаты.

Приоткрываю рот, присаживаясь, и почему-то чувствую себя немного… Необычно, когда принимаю ключ, не в силах усмирить странное сравнение. Дилан словно вручает ключ от своей квартиры. Нет, он отдает мне ключ от того места, в котором мог добиться уединения — его собственный мир, где он обычно прячется от матери, чтобы немного передохнуть. Он правда вручает мне ключ, будто дает понять, что мое присутствие его не удручает, что я имею доступ в его мир, что…

Что я — его часть.

О’Брайен не ожидает моих комментариев. Он поднимается с кровати, вернувшись к столу, и берет рюкзак с телефоном, оставив за своей спиной меня, ещё полностью не осознавшую, каким серьезным доверием этот парень пропитан ко мне. Это радует и пугает одновременно.

Поднимаю голову, сжав в ладони ключ, и натянуто улыбаюсь Дилану, шагающему к двери.

— В восемь, — он сует ключ в замочную скважину, стреляя взглядом в мою сторону.

— Хорошо, — киваю.

— Быть дома, — он сжимает ручку, приоткрыв дверь, но продолжает смотреть на меня.

— Ага, па-ап, — пускаю смешок, растянув, а О’Брайен щурится, фыркнув:

— Не называй меня так, — ещё одно указание, которое принимаю, послушно кивая.

Парень стоит на месте, смотрит на меня, и я отвечаю на зрительный контакт, чувствуя легкое смущение из-за долгого молчания между нами, поэтому решаю заговорить:

— Удачи вам.

Дилан неуверенно кивает, словно не желает оставлять меня на два дня, но не спешит показывать свою скованность:

— Да, пока, — отвечает, отворачиваясь, и покидает комнату, прикрывая за собой дверь.

Остаюсь одна. Уголки губ опускаются после того, как до ушей доносится тихий щелчок замка. Взглядом уставилась в поверхность двери.

Это к лучшему. По крайней мере, он не станет лицезреть мое состояние, значит, не будет в курсе того, что происходит. И у меня будет время справиться с собой.

Сжимаю в ладони ключ, глотнув воды от беспокойства, что постепенно растет в груди.

Надеюсь, я справлюсь.

В голове полнейшая несуразица. Я лежу на кровати, молча смотрю в потолок, старательно оценивая каждую мысль, всплывающую в сознании, с желанием вовремя обнаружить источник заразы, что воспаляет разум. Мне требуется ухватиться за нее, обнаружить пробоину и крепко сжать ее края, не давая туманному облаку окутать больше пространства. Черная дыра не должна расширить свои границы. За ней следует помутнение. Я рада, что могу контролировать себя. Это дает надежду на то, что мне удастся усмирить свое бесконтрольное «Я».

Ладони держу на животе, пальцами играю с теплым серебристым ключиком, переливающимся на бледном свету. За окном так же пасмурно. Почему погода постоянно подстать настроению? Будто угождает моему состоянию, подливая масло в огонь своей серостью. Мой живот крутит от тошноты. Мне стоит что-то съесть, чтобы голод не ухудшил ситуацию, вызвав усиление головной боли, как происходит обычно.

Без желания приседаю на кровати, согнув ноги, и локтями упираюсь в колени, окунув лицо в теплые ладони. Ненадолго сохраняю веки сжатыми. Вскидываю голову, надавив пальцами на губы, и смотрю в потолок, отмечая его особую бледноту. Еще вчера всё вокруг казалось иным. Ярким, пестрым, таким… Таким живым.

Мысли приходится прервать. Опускаю лицо, держа перед ним раскрытые ладони. Они дрожат. Я вижу, как трясутся пальцы, но мне не холодно. Это что-то изнутри. Оно медленно, неспешно проявляется. Господи, хорошо, что Дилан не застанет этого дерьма. Растираю ладони, пытаясь немного унять их свободное раздражительное действие. Спускаю ноги с кровати, встав полностью, и замечаю второй настораживающий признак.

Вялость. Серьезная вялость во всем теле, будто я только пришла с суточной тренировки, и организм жаждет физической разгрузки. Но нет. Сейчас далеко не вечер, позволивший бы мне свалиться на кровать и утонуть в ней. Это утро. И утро — порог, после которого следует тяжкий день, полный борьбы с собой. Когда-нибудь мне надоест сражаться, когда-нибудь придет момент опустить руки, поскольку противостоять себе уже не будет смысла. Но не сейчас.

Всё нормально, Райли. Всё в порядке, Финчер.

С особым смятением покидаю комнату Дилана, оставляя мир его позади, ведь в доме присутствуют взрослые, от чего успеваю отвыкнуть. Близость с отцом давно утеряна. Это печалит, но в глубине подсознания хранится понимание наших с ним жизненных ситуаций: у него теперь Лиллиан, у меня…

Ну, неважно. Просто я понимаю его положение. Ему тягостно со мной. Странно, что меня в ответ вовсе не удручает отец, а ведь я подарила ему большую часть своей жизни, заботясь о нем. Многое из социального взаимоотношения мне, видимо, совсем не понять. Кто-то отдается полностью и получает в ответ, а кто-то остается ни с чем. Это эгоизм? Я считаю себя эгоисткой, но… Я пытаюсь отдавать. Насколько это возможно.