Считай звёзды

Слышу голоса взрослых. Они сидят на кухне, думаю, завтракают, но меня не останавливает факт их присутствия. Не избегать же мне их теперь? Постараюсь лишь не усугублять наши отношения.

— Доброе утро, — с моих губ слетает с особой легкостью, но всё же сухо, без эмоций, которые не хочется отдавать ни отцу, ни Лиллиан, сидящим за столом и пьющим кофе. Оба обращают на меня удивленные взгляды, пока с ровным выражением лица прохожу к чайнику, проверяя его на наличие кипятка, и ставлю греться воду.

— Доброе, — голос отца мог бы поразить меня своей слабостью, но не в данный момент, когда мне плевать. Они с Лиллиан переглядываются, причем женщина выглядит не менее обескураженной, серьезно, будто я вышла к ним совершенно нагой. Что за реакция? Ждала, что буду просиживать всё время в комнате, дабы не пересекаться с ними? Сильно, конечно, но мне придется разрушить её предположения, касающиеся моего поведения. Знаете, а я рада, что сегодня чувствую себя нехорошо, ибо только в таком состоянии имею возможность держать себя столь невозмутимо и равнодушно. Поворачиваюсь к холодильнику, обращая внимание на глянцевые журналы, что стопками разбросаны на столе возле Лиллиан. Они дорогие… Опять деньги на всякую бесполезную дрянь тратит?

Вижу, что отец по-прежнему ерзает на стуле, нервно потирая ладони, постоянно поглядывает на женщину рядом, будто набирается сил, чтобы о чем-то сообщить, или просто сказать, или…. Или его настолько вышибает из колеи мое спокойствие?

Открываю дверцу холодильника, пробегаясь взглядом по светлым полкам, полным еды, когда мужчина неуверенно обращается ко мне:

— Райли?

— М? — мычу ровным тоном, не оглядываясь, и тяну руку к питьевому йогурту.

— Мы сегодня идем на ночную выставку, — и? — Не хочешь с нами?

Категоричное «нет», это точно, и как мне удается не рассмеяться в голос? Нелепо. Мы с отцом давно никуда не ходили, тем более, не перенесу несколько часов в компании Лиллиан, уж простите и оберегите. Хлопаю дверцей, со вздохом оборачиваясь:

— Нет, я под арестом, — прижимаюсь спиной к холодной поверхности, начав применять силу, чтобы ослабить и повернуть крышку йогурта. Смотрю вниз, но без морального упадка. Просто не хочется лишний раз пересекаться взглядом с присутствующими. Но приходится, поскольку отец начинает хлопать ртом, бросая полные поражения взгляды на Лиллиан, которая вопросительно кивает ему, не понимая причину удивления мужчины.

— Прости, когда я тебя… — отец начинает, так как не помнит, чтобы сажал меня под арест, поэтому перебиваю, наконец, справляясь с крышкой, и подношу йогурт к губам:

— Нет, не ты, — машу свободной ладонью у своего лица, морщась с безразличием. — Дилан запретил мне выходить, — делаю глоток, невольно оценивая тишину, повисшую в помещении. Вопрос вызывает то, что реакция взрослых отлична друг от друга: отец сцепляет ладони, поставив локти на край стола, его голова повернута в мою сторону, а глаза на мгновение смотрят в сторону, после чего мужчина поднимает брови, с неясным для меня спокойствием обратив свое внимание на меня. Лиллиан же кладет журнал, который до сего момента якобы читала. Я точно знаю, что она делает вид, что не прислушивается. На деле, эта женщина — опытный хищник. Ожидала любой реакции, но не молчания, поэтому испытываю легкое волнение, которое морально сдерживаю, не давая проявиться.

— Раз мы заговорили об этом… — Лиллиан вздыхает, переплетая пальцы рук с красивым маникюром, и сначала смотрит на отца, только после на меня. — Хочется обсудить это ваше… — начинает жестикулировать ладонями у своего лица, сжимая и разжимая пальцы. — Подобие отношений, — она бросает еле уловимый смешок, произносит с сарказмом, будто в шутку, оттого звучат её слова неприятно, будто мы с Диланом играемся, будто мы — детишки из садика, которые толком ничего не знают, а уже пытаются из себя строить нечто вменяемое и взрослое. Да, может, мы и подростки, но, черт возьми, какого хера она так улыбается?

Сжимаю йогурт, но не сильно, стараюсь себя контролировать. Последнее, чего я хочу — это показывать Лиллиан свои эмоции.

Женщина садится ровно, поднимая голову, и продолжает свою речь, которую не пропускаю через себя, дабы защититься:

— Я считаю, это немного неуместно, учитывая, в каких отношениях состоим мы, и… — и всё. Всё. Просто… Нет, вовсе не я обрываю её, поэтому такая резкая остановка меня сжимает. Тот, кто прерывает женщину — мой отец. Данное вдвойне удивительно, учитывая то, что он не разу не перебивал её. Вообще.

— Лиллиан, — мужчина произносит без давления, вполне себе собранно, и улыбается хлопающей ресницами Лиллиан, которая приоткрывает рот, уставившись на него в ответ, видимо, её происходящее поражает куда сильнее. Она даже не успевает сообразить, что сказать. Отец обращается ко мне. В его голосе нет ничего напрягающего, и именно это меня настораживает.

— У вас с Диланом всё… — начинает ладонями рисовать какие-то круги над столом, не отрывая локтей от деревянной поверхности. — Ну… — смотрит на меня с такими же поднятыми бровями, отчего на его лбу собираются глубокие линии морщин. Он ждет. Ждет, что я скажу? Он хочет слышать меня?

Сильнее нервничаю, начав пальцами крутить йогурт и переминаться с ноги на ногу, растерянно заикаясь:

— Ну… Я… Мы…

— Он тебе нравится? — вопрос прилетает в лоб. Я панически перескакиваю взглядом с отца на Лиллиан, которая с большим напряжением уставилась на меня, будто мысленно приказывая дать отрицательный ответ, именно это и толкает меня признаться сквозь горячее смущение, что перекрывает собой ту серость, что обещала мучить меня до конца дня, ту, с которой пришлось бы бороться. Пустота уходит. Приходит пылкий жар.

— Да, — киваю, моргая, и успеваю глотнуть набравшейся во рту воды, прежде чем неловко запнуться. — Очень.

В упор смотрю на отца, не в силах контролировать нормальное поступление кислорода в легкие, а мужчина пожимает плечами, расцепив ладони:

— Хорошо, — опускает взгляд на свою кружку, взяв её одной рукой, и делает глоток остывшего кофе, оставляя меня с ненормально скачущим сердцем в груди.

И не только меня, похоже.

— Митчелл, — Лиллиан продолжает держать осанку, хранить улыбку. Она обращается к отцу умеренно спокойным тоном, но я клянусь, она давит. Она настолько профессионально сдавливает своим существом, что охота зарыть себя в паркет. Мужчина обращает на неё внимание, вопросительно кивнув:

— Что? — секундный взгляд в мою сторону и по-прежнему неясное мне равнодушие. — Я не вижу ничего сверхужасного, — ставит кружку, скользнув пальцем по её краю, смахнув капельку кофе. — Они ведь не родные.

— Но это странно, — женщина щурит веки, пуская смешок, но её лицо всё такое же красивое и ясное, ангельское выражение. Странно ощущать себя зрителем, мне даже неловко, но не могу заставить себя шевельнуться, так как с волнением вслушиваюсь в разговор взрослых, боясь, что женщина способна изменить мнение отца, чего, к слову, ожидаю с тревогой, ведь это очевидный исход их беседы.