Считай звёзды

Необходимо что-то говорить. Нельзя молчать, иначе я окажусь в ситуации, из которой будет сложнее выбраться. Не молчи.

— Ладно, я… — я что? Думай, соображай, но не подавай виду, сохраняй зрительный контакт, как бы сильно он тебя не ужасал. — Я хотела предложить тебе помощь, — сглатываю, ощутив, как ладони потеют, а по спине бегут мурашки, так как О’Брайен остается внешне полным агрессии. И даже попытка предугадать следующие действия не избавляют меня от дрожи, которым связывает всё тело, в момент, когда парень резко бьет по лейке рукой.

Она выскальзывает. Падает к ногам, вынудив меня сделать большой шаг назад. Опускаю взгляд, открыв рот, а Дилан пинает упавший предмет, продолжая наступать.

Не молчи. Ты сама себе хуже сделаешь.

— Ты ведь… — мямлю, путаясь в словах. — Хочешь помириться с мамой? Я хочу помочь, о-обсудить это… — заикаюсь, всё ниже и ниже опуская голову под давлением сердитого взгляда О’Брайена.

Но настоящая паника приходит в каждую клетку, когда отступать становится некуда. Копчиком врезаюсь в край стола, с диким негодованием оглянувшись на него. Ногами задеваю бутылки, покатившиеся со звоном по паркету куда-то под стул. И голос начинает срываться с шепота на жалкие повышенные тона, пока взгляд мельтешит, никак не тормозя на глазах парня:

— Т-ты, т-ы… — воздуха не хватает.

— А может, ты пришла не за этим? — такой холодный и ровный тон, но вызывающий одни из самых сильных эмоций внутри меня. Наконец, смотрю на него, не успев собраться с мыслями, как чувствую, что грубым движением Дилан сжимает ткань резинки моих шорт в кулак, дернув на себя, отчего с губ слетает писк, а ладони упираются в напряженную грудь нетрезвого. Толкаюсь обратно, и парень сам до боли пихает меня к столу, врезав спиной в его край.

— Пожалуйста, — тараторю, не находя контроля. — Не начинай… — прошу, но О’Брайен уже занимает место передо мной, прижавшись своим тазом к моему. Пальцами сдавливаю край стола, с животным страхом смотрю вниз, видя, как быстро моя грудная клетка движется.

— Может, — голос способен резать подобно ножу. Дилан режет меня, проникая льдом в открытые раны. — Ты хочешь другого?

— Не надо, — голос дрожит. Руки трясутся. Парень глубоко и медленно дышит. Чувствую, какой безэмоциональностью полно его лицо. Мне не требуется видеть этого типа, чтобы осознать, в каком дерьме я тону. Его пальцы сжимают ткань края шорт. Он тянет их на себя, сильно, чем заставляет меня прижаться тазом к нему, пока туловищем откланяюсь назад, избегая мощного телесного контакта. Дилан сам встает еще ближе — и запах алкоголя обволакивает, вынудив отворачивать голову в сторону, пока сам немного наклоняется, носом касаясь моего виска. Сжимаю веки, рвано вдыхая кислород. Оцепенение наступает внезапно. То самое «молчать и терпеть» теперь главенствует в сознании, поэтому я не двигаюсь, хорошо ощущая, как холодные пальцы О’Брайена отпускают ткань шорт, с легкой дрожью перемещаясь на низ живота, который втягиваю, лишь бы избавиться от прикосновений.

— Я сейчас не в настроении, — он сам еле говорит, вообще соображает. Да и держится на ногах, если обратить внимание на то, как второй ладонью он опирается на стол. Горячим дыханием касается моего уха, скользнув носом немного выше, чтобы настичь волос.

Уверена, его глаза закрыты. Дыхание сбитое, томное, будто смола тянущееся, как и состояние в целом.

— Не в настроении… — повторяет и морщится, глотнув воды во рту, губами коснувшись моей больной щеки. — Поэтому будет жестко, — ладонь с края стола неаккуратным движением переходит ближе к моим ягодицам, а вторая рука скользит, пальцами потянув ткань шорт чуть ниже. Не сдерживаю мычание, еле дернув головой. Говори. Не молчи! Ты не хочешь этого!

— Хочешь, я трахну тебя? — проглатывает половину слов, но смысл мне ясен. — Жестко, — давит носом на мой синяк. Приходится немного наклонить голову, чтобы снизить уровень боли.

— Скажи, что хочешь, — что-то в его тоне меняется. Лицом стекает мне на уровень шеи, слишком мучительно, будто от какой-то своей собственной физической боли, промычав:

— Скажи и всё, — пытается выпрямиться, чтобы взглянуть на меня, но мои глаза находят одну точку для внимания. Смотрю на свое запястье. Смотрю на выведенное черным слово «нет». И сглатываю, медленно перебарывая в себе сомнения. Нет, не чувствую прилив адреналина, не начинаю заламывать парню руки, но что-то в голове щелкает, дав понять: это же Дилан. Конечно, он напрягает и порой пугает меня, но… Райли, просто прислушайся. Сейчас замри не в страхе, а с особым вниманием — и слушай, чувствуй. С какой скоростью колотится его сердце? Как выражена одышка? Как дрожат руки, Господи, да у него судорога куда мощнее моей, а панику выдаю именно я.

И, в конце концов, этот чертов тон. Не холод. Не злость. Но всё то же знакомое давление, пропитанное… Мне страшно предположить, что это могло бы быть, поэтому оставляю данное рассуждение, способное лишь вогнать меня в краску.

Вот, не вызвать страх, а именно смущение.

— Ты хочешь меня? — добивается ответа. Хотя бы какого-то, ибо я храню молчание, концентрируясь на своем личном «нет», но с желанием повернуть всё таким образом, чтобы помочь парню отступить. Я — не мать Тереза, но найду в себе силы признаться, что меня немного пугает его состояние. Тем более, после таких записей в тетради. Алкоголь — не то, что ему требуется.

Мое дыхание находит покой, несмотря на ещё довольно быстро бьющееся сердце. Кровавый орган не усугубляет положение своим поведением, и я испытываю неподдельную гордость за себя. Обычно не могу заставить мысленно собраться, вообще о чем-то думать, пока кто-то пристает ко мне, даже тот же самый Остин. Но сейчас мой разум открыт. Я могу ясно думать. И это потрясающее чувство неправильной для данной ситуации гармонии и спокойствия.

«Нет». Мое собственное «нет» во благо для себя.

Не буду полностью оценивать состояние парня. Ему нужен сон и меньше алкоголя. Ясность ума — вот, что поможет выбраться из клетки.

Дилан не напирает, он скорее давит на меня из-за неустойчивости. Честно, я даже придерживаю его под плечи, полностью возвращая себе здравый смысл:

— Я не хочу, — шепчу, выдохнув. Может, сказанное звучит не так жестко, как требует происходящее, но не думаю, что грубость так необходима сейчас.

О’Брайен опирается руками на край стола по обе стороны от меня и еле выпрямляется, чтобы всё-таки взглянуть на мое лицо. Хмур, но без негатива, что было бы естественным для него. Больше различаю нервозность и не самое понятное мне огорчение:

— Нет? — удивительно, он способен говорить. Смотрит мне в глаза, и я сжимаю губы, проследив, как он скованно переминается с ноги на ногу, коротко куснув внутреннюю часть нижней губы:

— Не хочешь? — сводит брови, повторно уточняя. Моргает, кое-как сосредоточив внимание на моем лице. Поднимаю взгляд выше, чтобы воссоздать зрительный контакт. Пальцами осторожно сжимаю ткань его футболки, помогая ему устоять.

Говори.

— Нет, — шепчу, не разрывая контакт. Странно, что он вообще прислушивается ко мне. Его мозг способен обрабатывать мои слова? В тот день на реке Остин был даже менее пьян, так, какого черта, русый игнорировал мои просьбы?

Качаю головой, немного поерзав спиной о край стола позади, и, конечно, он чувствует моё движение, ведь продолжает прижиматься ко мне. Опускает быстрый взгляд, сильнее хмурясь, и эта расстроенная озадаченность окончательно сбивает меня с толку:

— Даже немного? — прикрывает веки, будто пытаясь сохранить сознательное состояние. Боится отключиться? Ему правда нужен сон. Опять смотрит в мои глаза.

— Нет, не хочу, — теперь звучит тверже. Я чувствую себя намного сильнее, моя уверенность рождается не на пустом месте, а за счет факта — О’Брайен больше минуты держится на ногах благодаря мне, значит, он ничего не может мне сделать.