Сделано в ССССР Роман с китайцем

Гагарину неуютно, он пьет теплое шампанское, хватаясь за очередной бокал, как утопающий за соломинку. Ибо, несмотря на все его миллионы, он новичок в высшем обществе, здесь его никто не знает, поговорить не с кем – Самохин вслед за скрипачкой упорхал общаться со знаменитостями, решив, что Олегу с руки развлекаться самостоятельно.

68.

С задумчивым, байроническим видом (точно его совершенно не волнует окружение, куда существеннее мысленные мысли, только они и способны занимать) Олег ходит между оживленно беседующих кружков. Смотрит по сторонам, узнает физиономии, намозолившие глаза (выбравшись из телевизора, телефизиономии оказываются, как правило, значительно меньше ростом), кивает им, будто бы так и надо, и вновь с невозмутимым видом идет дальше. К другому кружку, где ему так же неуютно и одиноко. Легкости ему не хватает или навыка быть приятным собеседником. Или вот так же бесцеремонно, как другие щелкоперы внедряться в компании, казалось бы, открытые для посторонних – подходи, говори, общайся…

…но отчего-то не хочется…

Не за что (не за кого) зацепиться, слова журчат, глаза блестят, дамы перебегают от человека к человеку, заканчивая (точнее, не заканчивая) разговор на полуфразе. "Ой, извини, мне еще нужно перемолвиться парой словечек с NN…" Или – "А вот и NN появился, пойду-ка я поздороваюсь…" И совершенно непонятно, почему с этим NN или MM нужно обязательно поздороваться сейчас, а не потом, и зачем вообще нужно здороваться?

Общество взаимного восхищения, где на самом деле никто никем не восхищается, лишь себя показывает, исполненный значения, Гагарин наливается отвращением ко всему вокруг и даже к самому себе, как к невольному участнику ярмарки тщеславия.

69.

Возле столов с тарталетками толчея, закусывают и противники режима, и его сторонники. Охлажденная водка, тонко нарезанные копченые колбасы и ветчины… Гагарин подходит к еде из чистого любопытства, ему почему-то брезгливо есть вместе с этими людьми.

Возле напитков разгорается нешуточный спор. Разумеется, о судьбах родины. Про особый путь России, которого не миновать, ведь у нас даже капитализм имеет иной характер, не такой, как в других странах.

Особенно горячится тщедушный кудреватенький буратина в круглых очках, распаляет себя, несет очевидную чушь. Между тем, вместо того чтобы поднять буратину на смех, ему внимательно внимают несколько телевизионных дам, приятных во всех отношениях. Буратина напирает на вред, который несет миру вообще и России в частности такой страшный зверь, как глобализация.

Ему оппонирует изящная политически подкованная дама восточной наружности (Гагарин мгновенно проникается к ней симпатией, несмотря на то что дама эмансипирована и на робкую гейшу не похожа). Рядом с ними, облокотившись на подоконник, стоит изящнейший доктор Курапатов и несколько незнакомых Гагарину лиц.

Спорщики срываются на крик, словно бы голосом придавая дополнительный вес своим теоретическим выкладкам. Олегу становится забавно – только в России, вероятно, люди могут вот так кипятиться, размышляя на абстрактные темы – брызгать слюной и давиться при этом дармовыми закусками. Словно бы публичность пьянит. Словно бы это – последний для спорщиков шанс откупорить сосуд с истиной. С тех пор, как Достоевский воспел "русских мальчиков", а Тургенев иронически заклеймил духоборцев, ничего, по сути, не изменилось!

– Да, да, да, – кричит очкастый буратина, словно бы готовый задушить собеседницу, – идите в свой "Макдоналдс" и жрите в нем гамбургеры, вам, дорогуша, не помешает.

– Почему, если разговор заходит о либеральных ценностях, то меня сразу начинают посылать в "Макдоналдс", что, кроме "Макдоналдса" демократия ничего не построила и не создала? – оправдывается или удивляется эмансипированная азиатка. – Я неплохо поужинаю и во французском ресторане. Кстати, и вы, Митя, тоже, признайтесь, любите французскую кухню.

– Щи да каша – радость наша, – подзуживает доктор Курапатов, словно бы ставя диагноз.

70.

– Дело же не в каше и не в "Макдоналдсе", – продолжает пытаться урезонить спорщиков Курапатов. – Обратите внимание, господа, что, споря о материях возвышенных (коими безусловно являются разговоры о путях самоопределения нашего государства), вы все время говорите о еде…

– Как будто бы пути самоопределения России должны определиться именно здесь и сейчас, – хмыкает нечесаная блондинка не первой свежести с очками на переносице.

– Да, мы сыты, но чего нам это стоит, – продолжает кипятиться Митя,

– потеряны национальный колорит и отечественные приоритеты, нация вымирает, а акулам капитализма только того и нужно. Ну вымрем мы все, и что останется? Пустые "Макдоналдсы" по всей стране… Нет, господа-товарищи, нам нужен особый путь. Православие и державность, соборность – вот на чем всегда, испокон веку стояла и стоять будет земля русская.

– Кто ж вам мешает молиться и ходить в "Макдоналдс"? – взвизгивает его визави.

– Никто не мешает, однакоже скверну эту нужно бы поистреблять, ибо нет в ней никакой духовности, слышите, нет, – с отчаянным видом буратина хватает стебель сельдерея, которым украшено блюдо с мясной нарезкой, и эффектно перегрызает его. – Сплошная инвентаризация… то бишь стандартизация жизни, превратили страну, понимаешь, в один сплошной супермаркет.

– И что же плохого в том, что людям стало возможным выбирать из того, что есть? – удивился доктор Курапатов, известный в обществе представитель "партии здравого смысла".

– Да потому что изобилие это мнимое и сводится к нескольким позициям, Ирина Мацуоновна, навязываемым нам рекламой и всем этим потребительским обществом, которое строит, не побоимся этого определения, кровавая гебня. – объяснил всем Митя, для которого в этом мире не осталось нерешенных вопросов.

– Господи, ну гебня-то тут причем? – снова пискнула тщедушная Ирина

Мацуоновна.

– А при том, что пока мы тут с вами жируем… – Митя обвел всех присутствующих торжествующе-презрительным взглядом.

– …Тысячи детей Южной Африки умирают от недоедания, – выкрикнул кто-то, и массовка загоготала.

– Смеетесь, – Митя поправил очки, – а между тем, вспомните еще мои слова, что предупреждал вас Митя Кипарисов, вставлял палки в колеса кровавому режиму, а вы его засмеяли. Смейтесь-смейтесь, над кем смеетесь? – Митя не унимался, словно бы пил одну рюмку за другой.
–

Над собой смеетесь…

71.

– Хорошо, Митя Кипарисов, – Ирина Мицуоновна попыталась стать рассудительной, – отчего же вы не уходите в глухую оппозицию, но тусуетесь и продолжаете тусоваться на банкетах, между прочим, оплаченных этим самым кровавым режимом, который вы на словах люто ненавидите (а на самом деле любите всей своей лакейской душонкой, просто вас не позвали к спецраспределителю, просто вы не нашли лазейку к кормушке, вот и истерикуете), выпиваете и закусываете… вместо того, чтобы…