Сделано в Японии
Шрифт:
— Вы знаете, сержант, давайте-ка подъедем к этому «Кунгурцеву», а оттуда уже на место, хорошо?
— Слушаюсь, — обрадовался Сома всеми своими ушами, и по излишку детского азарта в его дисканте я понял, что жестокосердный Ивахара нарочно услал его возиться со мной, чтобы парень не смог задаваться непосредственно на том судне, на котором он лично обнаружил пропажу матроса. Мое предложение проехаться прямиком до судна его заметно обрадовало, поскольку теперь он спихнет на меня эту инициативу и грозный Ивахара не сможет вставить ему за невыполненное задание показать столичному гостю место, где зарезали беднягу Ищенко, и не допустить меня на судно до тех пор, пока он там сам со всем не разберется.
— Как машины
— Ну раз мы в порт, то давайте каждый на своей. Вы за мной езжайте, хорошо, господин майор?
— Хорошо — хорошо, только вы не гоните особо, а то у вас вон какой «опель»!
— Да, «опель» у меня ничего, — продолжал радоваться Сома. — Так поедем, да?
— Поехали — поехали! — И мы разошлись по машинам, как одинокие танкисты, не нуждающиеся в других членах экипажа.
Мы проехали вдоль длиннющей стеклянной стены «Майкала» — безлюдного, несмотря на обеденное время (вчера, в воскресенье, здесь, поди, яблоку было негде упасть, а сегодня все магазины и рестораны пустые — опять небось хозяев лихорадит от предчувствия скорого банкротства с такими вялыми консьюмеристическими настроениями отарского населения), оставили справа пассажирский терминал, у пирсов которого стояли два парома — гиганта, отправляющиеся вечером на Хонсю, и въехали непосредственно в порт, который не имеет четкой специализации, то есть он и рыбный, и лесной, и сухогрузный, и всякий. «Юрий Кунгурцев» оказался обычной стоявшей у третьего причала сахалинской посудиной — в меру ржавой, в меру подкрашенной. На бетонной полосе около траулера стояла пара полицейских машин и большой грузовик, груженный грязно — темно — серыми автомобильными покрышками. Шестеро русских мужичков, выстроившись в цепочку перегружали шины с машины на судно, а пожилой японец — видимо, водитель грузовика — сидел на краю пирса, свесив ноги к воде, и декларативно праздно курил, подставляя лицо под щедрые дозы жаркого солнца.
Сома поставил свой «опель» лоб в лоб головной полицейской машине, а я сделал перед судном полукруг и припарковал казенный «сивик» у стены причального склада в тенек, поскольку я терпеть не могу в такую прохладную погоду садиться в перегретый на солнце салон. Я предпочитаю гармонию во всем, в том числе и в соотношении температурных режимов на улице и внутри машины. Когда мы с Сомой вступили на трап, грузившие шины морячки на миг замерли, безразлично взглянули на нас и тут же продолжили свою нехитрую работу На палубе нам навстречу вышел полицейский сержант, отдал честь и, обращаясь главным образом к Соме, сказал:
— Господин майор сейчас в кают — компании беседует с капитаном. Проходите, пожалуйста!
Мы прошли по пошатывающейся от беспокойных волн палубе к рубке и шагнули в то, что сержант только что назвал кают — компанией. На каюту это еще хоть как-то тянуло, но вот нашей увеличившейся сразу на два человека компании в этом убогом помещении, пахнущем чем-то беспросветно кислым, оказалось тесновато. За столом сидели Ивахара и средних лет полноватый русский, который, как нетрудно было догадаться, и был капитаном Титовым. У стены с блокнотом примостился молодой лейтенантик — я видел его у Ивахары пару раз, однако фамилию его вспомнить не смогу даже под страхом расстрела. Ивахара посмотрел на меня приветливо, но Соме достался весьма прохладный взгляд, из чего я сразу понял, что прибыл вовремя. Раз беседуют они пока здесь, в капитанской вотчине, значит, в каюту погибшего еще не ходили, а содержимое каюты обычно в таких случаях говорит о человеке гораздо больше, чем может сообщить нам капитан. Ивахара представил нас Титову, я сел за стол между ними, а Сома скромно подсел к лейтенантику.
— Итак, вы говорите, Титов-сан, что ваш матрос Ищенко вчера вечером на судно из города не вернулся и сегодня утром от него никаких известий не поступало, да? — продолжил на добротном
русском свою протокольную беседу при ясном солнце Ивахара.— Да, совершенно верно, — кивнул Титов.
— Вот посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии. — Ивахара вытащил из матовой пластиковой папки несколько фотографий и придвинул их Титову. — Вы узнаете этого человека?
Ого, значит, опознания по фото еще не было. Стало быть, мы идем сейчас с Ивахарой голова в голову если, конечно, Титов опознает Ищенко.
— Да, это Ищенко, — предсказуемо вздохнул Титов.
— Вы уверены в этом? — следуя инструкции, переспросил Ивахара.
— Уверен. Это член моего экипажа Константин Петрович Ищенко, 1975 года рождения… Что с ним случилось? Убили?
— Ваш матрос Ищенко… — начал Ивахара, но Титов вдруг прервал его на полуслове:
— Извините, но Ищенко не матрос.
— А кто же он?
— У меня на судне нет матросов.
Ну, раз нет матросов, подумал я, значит, и вопросов быть не должно, а их у нас вон сколько, но вслух пока эту мысль высказывать не стал, чтобы не пугать Ивахару вот так сразу своей нахрапистостью и рвением.
— А кто же у вас есть? — поинтересовался слабо разбирающийся в русской морской терминологии Ивахара.
— У нас судно рыболовное — траулер-морозильщик. Поэтому у нас все рыбаки.
— И вы рыбак?
— Я капитан.
— Понятно, но вы подтверждаете, что Ищенко — ваш рыбак, то есть он из вашей команды.
— Подтверждаю. Что с ним случилось?
— Пока могу сказать лишь только то, что сегодня в пять тридцать утра его обнаружили на Цветочной улице.
— Мертвым?
— Вот в таком состоянии. — Ивахара ткнул пальцем в одну из фотографий.
— Убили?
— Да. Самоубийство и несчастный случай исключены. Ищенко зарезан ударом ножа в спину.
— Кто?
— Что — кто?
— Его зарезал.
— Вот это мы как раз сейчас и выясняем и надеемся на вашу помощь. Что вы о нем можете сказать?
— Да ничего особенного. Дисциплиной он не блистал, поэтому для меня вчерашнее его отсутствие особым сюрпризом не стало. Но на судне все делал добросовестно, с точки зрения службы у меня к нему претензий никогда не было.
— А с какой были? — спросил въедливый Ивахара.
— Что — с какой? — качнул головой не слишком сообразительный капитан.
— Вы сказали, что у вас к Ищенко не было претензий с точки зрения службы.
— А — а, в этом смысле… Понимаете, он парень молодой, а молодые они все сами знаете какие!
— Какие? — продолжил настаивать на конкретных формулировках пунктуальный Ивахара.
— Погулять им хочется, вот какие! Опять же по этому делу… — вздохнул Титов и щелкнул себя по кадыку.
— И Ищенко гулял?
— Я же говорю, не пришел вчера на судно — и ничего. Не в первый раз ведь…
— Ищенко давно у вас служит?
— Пятый год.
— А в Японию вы часто приходите?
— Сейчас краб весенний идет — по одной — две ходки в неделю делаем. Осенью лосося по три — четыре раза в месяц привозим.
— И Ищенко все время в экипаже был?
— Да, все эти годы…
— В какие порты сдаете краба и лосося.
— Да у меня не только краб с лососем — мы же морозильщик: и минтай бывает, и терпуг..
— Хорошо — хорошо, — нетерпеливо застучал ладонью по столу Ивахара. — В какие порты?
— Все только на Хоккайдо: Отару, Вакканай, Ханасаки…
— В Отару часто приходите?
— Минимум раз в месяц. А сейчас вот только за апрель уже третий раз. Контракт у нас на краба.
— Краб камчатский?
— Нет, сейчас курильский.
— Когда пришли в этот раз?
— В четверг вечером.
— Ищенко все дни на берег сходил?
— Да, у нас с разрешением на высадку на берег проблем нет. Отарский агент надежный — все подвозит сразу на судно по приходе.
— Когда уходите?