Сделай что сможешь. Развивая успех

Смех моих собеседников звучал недолго, его прервал неожиданный вопрос баронессы Кошелевой, подошедшей незаметно:

— У вас все шутки об охоте?

Вот чёрт! Я и приход кисы умудрился проворонить. Впрочем, судя по удивлению, промелькнувшему на лицах собеседников, не я один.

— Здравствуйте, господа.

Мы в ответ, конечно, поприветствовали баронессу, но она на наши приветствия обратила мало внимания. Скорее всего, киса подошла не просто так, а с определённой целью: на меня наехать.

— Александр, вы не так давно высказали неумную шутку об охоте с махоркой, и некоторые господа решили вашу шутку поддержать, обманывая глупостями доверчивых девушек.

— А-а…

— И не смейте отрицать свою причастность к этому. Вы знаете, что сочинил позавчера один гусар, подражая вам?

Кажется, мой ответ на вопрос не требовался, и я благоразумно промолчал, но вклинился Никола:

— А что он сочинил?

— То, как отбивался от стаи волков. Да, господа, он, видите ли, всю ночь стрелял из ружья.

Окинув строгим взглядом наши недоумённые физиономии, киса пояснила:

— Он согнул ствол, и пули из его ружья стали якобы летать по кругу. Этим «находчивый» гусар и воспользовался: стрельнёт разок и, пока пуля вокруг летает, отгоняя волков, заряжает ружьё по новой.

Никола с поручиком после слов баронессы синхронно усмехнулись и почему-то посмотрели на меня. Да не, ребята, нечего на меня смотреть, я такую хрень и по пьяни-то выдумать не смог бы, а уж говорить о ней женщинам и подавно. Жестами я постарался дать понять, что к данному творчеству никакого касательства не имею, но и Никола, и поручик продолжали смотреть на меня с явным сомнением.

— Александр, вы понимаете, что этот ваш проступок низок?

— Простите, с каких пор невинные шутки стали низостью? — попытался возразить я кисе, но её было не унять.

— Вы что, не понимаете? Это наглость, Александр! Нет, воспользоваться женской доверчивостью — это, пожалуй, даже сверхнаглость.

— По-моему, сверхнаглость — это несколько другое.

— Неужели? И как же вы себе представляете сверхнаглость?

От такого вопроса я несколько растерялся и, не придумав ничего оригинального, брякнул шутку своего детства:

— Ну, например, бежать навстречу идущему паровозу и кричать «Задавлю!».

Киса пару секунд с укором меня рассматривала, интенсивно махая веером, потом резко его сложила и поклонилась князю:

— Всего хорошего, Ваше Высочество.

Со мной и с поручиком не попрощалась. Чёрт, похоже, я откровенно ступил и пал в глазах кисы ниже плинтуса. Наша тройка не сговариваясь проводила уходящую баронессу взглядами, и Никола задумчиво мне сказал:

— Знаешь, Алекс, я могу тебе подсказать ещё один вариант сверхнаглости.

— Да? И какой?

— Приглашать взбешённую баронессу на танец.

Ой, как же я так оплошал-то? А поручик, вторя князю, ещё и добавил:

— Алекс, ты ей хотя бы песню какую-нибудь новую посвяти, а то ведь совсем тебя доконает…

Слова «вздорная баба» в конце фразы поручика остались недосказанными. О-о… мать твою… Теперь и конногвардейцы о моём интересе к баронессе знать будут.

— Мне кажется, при общении с ней тебе раскованнее себя вести надо, лучше водки предварительно выпей.

Ха, что ещё мог посоветовать гвардейский поручик.

— Ну да, ну да. Мужество, честь и отвага — три признака алкогольного опьянения.

— Вот-вот!

Ребята поулыбались очередной моей шутке из прошлого-будущего, а мне при виде удаляющейся баронессы вспомнились слова Уильяма Шекспира, недавно прочитанные сестрёнкой на вечернем семейном застолье: «Мои глаза в тебя не влюблены, они твои пороки видят ясно. Но сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно».

А песню баронессе мне всё-таки спеть довелось. Когда мы с Николой, устав от танцев, уединились в дальней комнате с бутылкой шампанского и гитарой, она к нам и присоединилась. Причём одна, без обычной для неё свиты поклонников. Я заметил, она иногда бросает ухаживающих за ней господ и присоединяется к другим компаниям. Поклонники расходятся, но стоит кисе освободиться, решив какие-то свои вопросы, и они опять собираются возле неё.

На этот раз баронессе понадобилось прояснить у великого князя пару моментов из дворцовой жизни, а узнав, что хотела, она обратила внимание и на меня:

— Что-то больно грустную мелодию вы, Александр, наигрываете. Где же ваше веселье?

Не успел я придумать, что ответить, как вклинился Никола:

— Александр сочиняет песню для вас, и, если вы не хотите слушать грустную, он может спеть и весёлую.

Нет, я точно убью этого балбеса.

— Если песня о любви, то я послушаю.

Вот, блин, и слова не сказал, а как дурак выгляжу. Эти двое меня когда-нибудь доконают. Но чего же спеть-то? Хм… ну разве что:

Сталь подчиняется покорно:

Её расплющивает молот,

Её из пламенного горна

Бросают в леденящий холод14…

Ох, с какой милой улыбкой киса песню слушает! Похоже, очередную подколку для меня готовит.

Вот как моё пытают сердце:

Воспламеняют нежным взглядом,

Но стоит сердцу разгореться,

Надменным остужают хладом…

Только допев последний куплет, я понял, что песню выбрал неудачно. Киса может воспринять её как скрытое объяснение в любви, причём очень похожее на жалобу, что меня такого из себя всего хорошего не воспринимают серьёзно, а мои поэтические изыски остаются без должного ответа.

Никола с последним отзвучавшим аккордом наклонился к баронессе, сидевшей рядом, и вкрадчивым голосом произнёс:

— Мне кажется, Александр своей песней хочет извиниться перед вами за глупые шутки.

— О, нет! Я так не считаю. Для меня он мог бы придумать что-нибудь более изящное. Хотя это ему, может быть, уже и не дано. К сожалению, с тех пор как господин Путилов взял его в компаньоны, у Александра шутки пошли о паровозах, а песни — о выплавке железа. То есть о том, о чём даме слушать совершенно неинтересно.

— Зато и песни, и шутки у него все новые, в отличие от большинства.

— Что ж, тут вы, Ваше Высочество, возможно, правы. Думаете, стоит ему дать шанс на исправление?