Сделай мне больно
Шрифт:
Дунай, Дунай...
В виду означенной гармонии - что делать нам? Куда ж нам плыть, Иби?..
Бессмысленный пловец и мысли робкий прелюбодей, он, насилуя инстинкт, сопротивлялся обольщению черной дали, заказанной и песне, и ему, недобрым чарам этой западно-восточной реки, пусть и отцеженной сквозь фильтр стальных сетей границы мира сего, а там, за ней, плывущей, наплывающей из-под мрачных железных мостов нейтральной, но из песни исключенной Австрии, а уж тем более Германии, праматери всего, и явленной, согласно песне, как бы и вовсе ниоткуда...
Откуда все же она, река?
Кусок говна, конечно, и не тонет...
Но чей?
Кто произвел на свет?
К каким ключам прильнуть?
Дунай, Дунай,
а ну узнай,
где чей подарок?
Что подарок, это ясно, только от кого?
И главное, зачем?
Он опрокинулся на спину и повис. Над звездами. Они смещались. Чтобы удержать на месте, нужно было грести руками. Не задаваясь вопросом о назначении. Просто работать против течения. Держаться на плаву и в неподвижности. Не вопрошая - куда. Работать, плыть. Ибо оттуда - снизу, из дыры - ответ был жутко ясен.
К цветку цветок
Сплетай венок,
пусть будет
красив он и ярок!
Сплетем, раз так. Попробуем. Венок одной мечте.
В поисках Parizsi utza? Комиссаров вел его по солнцепеку загазованных теснин, повторяя, что это где-то возле главного почтамта. Время от времени Александр задерживался возле ртов пластмассовых урн - высморкаться в салфетку "клинекс".
Был Пешт и полдень.
Предпоследний день в стране.
Перед витриной найденной лавки Комиссаров остановился, как врезался лбом. За стеклом серо-сиреневые манекены в элегантных позах показывали дамское белье.
– Идем?
– Перекурим...
– Комиссаров вынул из кармана сигарету.
– Ты мои взгляды знаешь. В отличие от разных либералов из литгазеты О*** и ведомства нашего общего друга Хаустова венгерскую модель за идеал я не держу...
Александр присел на поручень перед витриной.
– Но?
– Но женщин наших жалко. Когда я вижу здесь все, чем у нас они обделены, у меня ну просто сердце кровью обливается. Ну, почему? Я не про Париж, это все мифы и легенды: миланы, лондоны, парижы. Но Венгрия, она страна ведь наша! Часть соцсодружества. Варшавского, блядь, договора член и СЭВ. Почему же ихним бабам все, а нашим... Сам знаешь. Эти абортарии под видом роддомов, детсадовские дети в пятнах диатеза, эти расстояния, этот дефицит, и ебаные толпы всюду, и давка постоянная за всем - начиная от каких-нибудь индийских гондонов и кончая обручальными кольцами и картошкой отечественного производства - с грязью пополам... Нет! То, что с бабами мы допустили, это национальный наш позор. Ты посмотри в глобальном плане? Ведь вся Евразия без малого под нашим сапогом! Африку вот-вот освободим. Пылающий континент, тот уже дяде Сэму обсмаливает яйца. Мировой океан наводнили до отказа. В космос вылезли и утвердились. Но этим пустяком, вот паутинкой этой! порадовать ее не можем. Бабу! Свою же! Нет, не рыцари. Начала мужеского так и не взрастили. Адольф был прав.
Решительно он раздавил ногой окурок.
– Пошли отсюда.
Александр растерялся.
– Но как же?..
– Обойдется!
– Комиссаров прибавил шагу.
– До тридцати лет проходила во фланелевых штанах - к прозрачностям ей поздно привыкать. Францию-город возьмем, тогда быть может.
Профиль его был грозен.
– Не понимаю...
– Говорю, Париж возьмем, тогда прибарахлимся.
Александр высморкался на ходу в салфетку.
– По-моему, не в Париже дело.
– А в чем?
– У рыцаря коленки ослабели.
– От этих тряпок? Да я... Да что ты знаешь обо мне? Я с парашютом прыгал, я под танком, блядь, лежал!.. А ну идем!
И развернулся через левое плечо.
Колокольчик звякнул, и дверь за ними закрылась. Они оказались в благоуханном
плену. Над прилавком - как бы в канкане - муляжи ног показывали чулки.Возникла пожилая дама, одетая строго, но изысканно. С кроткой улыбкой спросила по-венгерски:
– ...?
– Найн! Данке шен. Сашок, атас?
– Sprechen sie Deutsch?
– обрадовалась дама и соединила свои ладони. So, meine Нerren? Was wunchen sie??
– Их браухе... Их браухе...
– напрягся Комиссаров, - Ну, бляйбен буду, Андерс! Забыл все, кроме хэнде хох. Спасай!
К счастью, дама понимала по-английски.
Она отвела клиентов к стойкам, завешанным бельем, и к полушариям из оргстекла, до краев наполненных трусами. После чего бесшумно удалилась.
– Ф-фу... Под танком было легче! Это руками можно?
– Трусы как будто без зубов.
Комиссаров вынул наугад и уронил. Поднял, старательно повесил и задумался...
– А это не для девочек?
Александр раздвинул алый треугольник с разрезом в интересном месте:
– Девочки, по-твоему, ходят в этом?
– А кто их знает...
– Ну, Комиссаров...
– Вот именно что не Набоков! Знаешь, так скажи. Чего ты?..
– Нет, не для девочек, - отрезал Александр.
– А почему размер не женский?
– Женщины разные бывают.
– Мне на жену.
– А у нее какой?
– Какой-какой... Серьезный.
– А в сантиметрах?
– Замерять не доводилось, а на ощупь...
– Комиссаров поразводил руками и зафиксировал их в пустоте.
– Ну, вот примерно будет так.
Александр растерялся.
– Ну, не знаю. Может, безразмерные возьми.
– Ты полагаешь?
– Двумя пальцами он вытянул белые, пощелкал, отложил, с почтением взял алые. Потрогал черный бантик над разрезом.
– Смотри-ка, с бабочкой... Ей-Богу, рассказали б, не поверил! Это ж воображение какое надо - ну просто без границ, чтоб сочинить такое...
– Купи, раз впечатляет.
– Смеешься, что ли? За порог с вещами выставит. Нет, я себе не враг. И со вздохом отложил.
– Знаешь? Пошли отсюда.
– Ну, если так...
По пути к выходу Комиссаров поднял руку и коснулся кружевного края свободных шелковых трусов на манекене.
– Беру!
– сказал внезапно.
– Весь комплект!
– А денег хватит?
Но он уже кричал:
– Мадам! Мадам!
Вдобавок, по совету дамы, Комиссаров приобрел ажурные чулки.
После чего на пешеходной Ваци утца он - с поволокою в глазах, отрывисто произнося такие фразы, как: "Ну, коль пошла такая пьянка...", "Однова живем", "Где наша не пропадала?" и "Умирать, так с музыкой!" пошел скупать косметику, брал всю подряд: губную помаду, краски для век, накладные ресницы, дезодоранты, а в заключение, только слегка смутившись, спустил остаток форинтов на вовсе неожиданный французский предмет, на упаковке которого дама с помощью розовой плошки выбривала себе подмышку, не без значения при этом улыбаясь.
– Вечное лезвие!
– обосновал покупку Комиссаров.
– Иначе на двоих не напасешься...
Они прошли весь центр, на площади Маркса свернули на проспект Святого Иштвана. Всю дорогу, причем, с нарастающим воодушевлением, Комиссаров рассказывал о своей супруге, засекреченном сотруднике Звездного городка, которую Александр, казалось бы, уже познал во всех анатомических деталях: "Она как раз сейчас решает загадку черных дыр Вселенной. Ты обязательно с ней должен познакомиться! По дружбе все тебе про них расскажет".
– "Что мне до этих дыр?
– цинично усмехался Александр.
– Я не фантаст".
– "Нет-нет, не говори! Расширишь горизонты. А может, даже сменишь жанр!"