Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Скажи, пусть потерпит. Сын, богатырь, родится, Антошей назовете. В честь героя.
Не найдясь, что ответить, тот угрюмо смолчал.
Минут через двадцать в приемный покой вышел врач.
– Ну как, доктор, наш герой? Жить будет?
– Иван охватил его за плечи, пытливо заглянул в глаза.
– Будет, будет. В упор, говоришь, стрелял? Что-то я там пули не обнаружил.
– Да ты шо?! От спасибо за новость. Стало быть, все-таки не попал проклятый бандюган. Исхитрился, стало быть, увернуться. В упор и - исхитрился. Вот ведь реакция. Шо значит воинская выучка. Какой человек! Один на тысячу!
–
– Вы сберегите его, доктор! Для всех для нас. Для всего человеческого общежития!
Ни мало не обращая внимания на наступившую ошалелую тишину, он прижал к бедру заторможенную Лику и направился к выходу.
– Эй, орёл!
– окликнул врач.
Иван обернулся.
– Вообще-то молодец, что пробился. Там швы разошлись, и грязи набилось. Так что, если б не успели...
Тыльной стороной ладони отер воспаленные глаза. Огляделся:
– Давайте беременную.
На улице Лика тихонько отстранилась. - Я, пожалуй, вернусь. Посижу до утра.
Под удивленным взглядом Листопада она смутилась:
– Мало ли что? Хоть будет кому родственникам сообщить.
– А ты что, знаешь его родственников? - Нет, но... - Жанка говорила, что мать у него одиночка. Вроде фабричная ткачиха, - с усилием припомнил Иван.
– Тем более дождусь, - отчего-то обрадовалась Лика.
– Да и куда по ночи?
– Ну что ж? Тогда давай прощаться. Засветился я тут в вашем захолустье. Пора срочно когти рвать, пока и впрямь не отловили.
Приветственно махнув лапой, Иван шагнул в темноту, в сторону моста через железную дорогу, за которой собственно и начинался старинный город Тверь, унизительно переименованный в безликий Калинин.
* Глубокой ночью на кольце трамвая, откинувшись на витой скамейке, в одиночестве сидел полнотелый молодой мужчина в тянучках и тапочках на босу ногу. Рядом стояла опечатанная бутылка водки.
Усмотревший в этом намек судьбы, Иван подошел. Мужчина приоткрыл глаза, оглядел неизвестного.
– Чего здесь?
– строго спросил Иван.
– С женой поругался.
– На хрена?
– "Стенку" румынскую требует. У нас и без того новая. Так ей, видишь ли, непременно импортную подавай.
– Зачем?
– Прорва, - исчерпывающе объяснил сидящий.
– Это часто бывает. Тогда чего не пьешь?
– Не пьется что-то одному. Привычки нет.
Босоногий вопросительно поглядел на нового знакомца.
– Да уж выручу. Не бросать же в беде, - успокоил Иван.
Он поднял с земли бутылку, ловко свернул пробку. Повертел головой.
– Стакана не захватил, - мужчина сокрушенно пожал плечами.
– Тогда из горла!
– Иван раскрутил бутылку и, к восхищению босоногого, единым махом осушил треть. Протянул:
– Давай. Как говаривал мой кубанский корешок Витька Рахманин, ломани, пока при памяти. Ты сам-то вообще кто?
– Я-то?
– босоногий сделал неопределенный жест куда-то вверх, усмехнулся, видимо, сопоставив свое положение с тем видом, в каком находился сейчас, и молча потянулся к бутылке.
Минут через пятнадцать, непривычный к выпивке из горлышка, да еще без закуски, он сильно опьянел. Иван отошел отлить
за угол, а когда вышел вновь, то возле скамейки стоял милицейский УАЗик, и двое милиционеров, сопя и матерясь, затискивали внутрь машины отчаянно отбивающегося незнакомца.– Я ничего не нарушил!
– протрезвевшим от страха голосом, кричал тот, упираясь.
– Говорю вам, я - из обкома комсомола! Балахнин моя фамилия! Можете позвонить, проверить! Это произвол! Завтра же всех повыгоняют к чертовой матери. Заслышав угрозы, стоящий поодаль старший наряда - сержант - зловеще ухмыльнулся. Какой армейский сержант не мечтает стать генералом? Какой милицейский сержант себя генералом не ощущает? А генералы - народ гордый. Если, конечно, не против маршалов. - Вот чтоб не повыгоняли, мы тебя в вытрезвиловку и доставим, - с усмешкой процедил он. - Да я ж не пил почти! Ребята! Вот же мой дом, - услышав про страшный вытрезвитель, Балахнин с удвоенной силой уперся в створки. - Ну, поднимитесь, я документы покажу! Жена же волнуется, дети! Что ж вы, как нелюди! Выкрикнув последнюю фразу, Балахнин извернулся и увидел стоящего на углу собутыльника. Встрепенулся, собираясь, видно, обратить на него внимание. Но тут же, устыдившись, отвел глаза и сам полез в машину.
Колебавшийся дотоле Иван подобрался, - от выпитого в голове у него шумело, - и шагнул к машине, отряхивая на ходу загаженную "тройку".
– Развели тут грязюку! Нормальному человеку пройти, не упав, невозможно. Взгреть бы коммунальщиков, - пробурчал он и - будто только теперь заметил происходящее.
– Здравствуйте, товарищи!
– весомо произнес Иван.
К нему обернулись и посмотрели - недоуменно.
– Здравствуйте, товарищи, - Иван слегка нахмурился и требовательно оглядел сержанта.
– Ну, здрасте, - осторожно поздоровался тот.
Листопад в упор продолжал разглядывать его - с нарастающим, легким пока неудовольствием. Сержант, спохватившись, поспешно застегнул распахнутый китель. Незаметно принялись оправляться остальные.
– Заместитель заведующего отдела административных органов горкома партии Листопад, - представился Иван.
– Шо здесь происходит?
– Да вот...
– при виде высокого начальства сержант подобрался.
– Пьянствует в общественном месте.
Иван начальственно пошевелил пальцами, и догадливые милиционеры выволокли задержанного наружу.
Неприязненно косящим взглядом Листопад вгляделся в переминающуюся фигуру в тянучках.
– Так! То- то мне голос показался знакомый, - определил он.
– Балахнин, кажется? Из сектора учета?
– Балахнин, - пролепетал тот, ошалелый.
– Кажется.
– Почему ночью в таком виде? Отвечать!
– рявкнул Иван, заставив вздрогнуть и самого Балахнина, и милицейский наряд.
– Да я, понимаете... С женой я... Вот вышел...А тут они налетели.
Иван принюхался. - Да от тебя, стервец, и впрямь разит!
– определил он, заметив впрочем, что стоящий подле старший наряда поспешно отодвинулся, непроизвольно прикрыв рот.
– Тогда какие претензии к товарищам из милиции? Почему позволяете себе угрозы, оскорбительные выкрики на всю улицу? Люди в отличие от Вас на посту!
– Да я не в претензии! Мне бы только...Дом-то вот.
– Водку в одиночку пьянствовать! Комсомол непотребным видом позорить!
– недобро отчеканил Иван.
– А ну марш отсыпаться. И завтра к десяти чтоб ко мне в кабинет! Я тебе покажу пьяные променады в тапочках. Ну!