Сдохни или умри

— Макс! — закричала сестра. Я не ответил. Язык было так больно, что слёзы выступили, и испугаться я толком не успел. А потом падение резко остановилось, и нас аккуратно отпустило на асфальт. Ветер развеялся, разметав напоследок окурки и шелуху семечек перед подъездом.

Лена опять выматерилась.

— Пандь, — буркнул я, и поморщился из-за больного языка. — Рот тебе с хозяйственным мылом помою.

— Угораешь? Да тут… — что именно «тут», она не сказала — видимо, слова не нашлись. В этом я Лену понимал полностью. Молча ткнул пальцем в сторону скамейки у подъезда.

Там сидели две бабки, вечно ворчащих по любому поводу. Только вот, сейчас они не офигевали от нашего чудесного спуска с девятого этажа, как и с того, что недалеко от них рухнули оконная рама и острые осколки стекла. Старушки замерли на месте. Не просто без движения сидели — а зависли, как на паузу поставленные. Не моргая, с открытыми ртами. И не дыша.

— Ты тоже это видишь? — уточнил я. Шагнул к правой бабуле, ткнул её пальцем в морщинистую щёку. Она не отреагировала, даже зрачки не шелохнулись.

Надо ли говорить, что серо-красный фильтр наложился на обеих бабуль?

Я оглянулся: людей на улице было полно. Пенсионеры, парочки, компашки наших ровесников, дети, мамочки с колясками — все они замерли без движения под серо-красным фильтром.

Чёрт его знает, что будет, когда мир отомрёт. Он ведь отомрёт? Не просто так же отец нас в людное место отправил?

Вот мы переполох создадим, если окажемся где-нибудь в торговом центре, когда трещащая по швам реальность вернётся в норму: одетые в милитари-стиле, с карабинами, рюкзаками и разгрузками с запасными магазинами. Полиция загребёт — сто процентов.

И доказывай потом, что мы не фанаты «Доки 2».

Только, я никуда бежать и не собираюсь.

— Это-сон-это-сон-это-сон, — завела Лена аутичным речитативом. И вскрикнула, когда я её ущипнул. — Больно!

Я не ответил, посмотрел вверх, найдя окна нашей квартиры. Кажется, там что-то сверкало, будто кто-то щёлкал туда-сюда выключателями.

— Папа… — произнёс я одними губами.

Какого вообще хрена происходит? О чём он молчал? Зачем вообще молчал?! И кто он?!

Да, обычный мир — привычный и логичный, понятный и рациональный — за секунду рухнул, и в голове осталась такая каша, что разбираться даже не хотелось. Ясно было только одно — и это я сказал вслух:

— Надо вернуться. Помочь отцу.

— Я… Я не знаю, — отозвалась Лена. — Он сказал бежа… Ой!

— Ты чего? — я оглянулся на сестру.

— Небо, — выдавила она. — Глаз.

Я задрал голову и проследил за её взглядом. То, что небо практически чёрное, заметил, ещё когда в наши окна пялился, но особо не обратил внимания. Все цвета изменились, и это я уже воспринимал, как должное. Мой отец швырялся чёрной паутиной и отрастил крылья — вот что сильнее всего почву из под ног выбивает.

А потом я заметил… солнце?

Ладно, ясно же, что нифига это не солнце. Нужно просто разрешить себе поверить собственным глазам. А поверить, сцуко, нифига не просто, когда они видят то, что противоречит… Противоречит вообще всему.

В небе вспух огромный пульсирующий глаз. Голубой — полностью, без разделения на белок и радужку, но с вертикальной чертой зрачка. Он будто высматривал что-то, двигался дёргано и неестественно. Вдруг — замер.

Уставился прямо на нас с сестрой.

— Макс! — взвизгнула Лена.

— В подъезд! — рявкнул я. Знал, что сестрёнка мне подчинится. Нельзя отца оставлять с теми червями, чем или кем бы они ни были. Хоть — похитители тел из другого измерения. Хоть — высшая форма жизни. Хоть — геи-нигеры из открытого космоса, блин! Вместе справимся — и будем решать, что делать дальше. Втроём, а не разделённые. И он ещё замучается объяснять, что за бред происходит.

И что там с мамой.

Я рванул к двери подъезда, но тут же затормозил.

— М-мать!

Дверь покрыло синее свечение.

— Что теперь? — Лена врезалась мне в спину. Голос у неё дрогнул.

Я полез в карман за подъездным ключом — и не нашёл его. Ну точно, он дома, на столе…

— Пандь, ключ с собой?

— Нет.

Да твою то мать!

— Ищи у бабуль. Они против не будут.

Сам я, чтобы не терять время, схватил ручку двери, ногой упёрся в стену. Никогда не ломал магнитные замки — но представляю, как это делается. У нас, правда, дверь новая. Точно знаю, что уже не один алкаш, забывший ключи, с нею не справился.

Нервировало сияние прямо перед мои лицом — но оно ещё не стало ярче — как недавно совсем, дома. Значит, время есть.

Я с силой дёрнул ручку двери, потом ещё раз, ещё.

Не поддавалась. Вообще ни в какую!

— Нашла!

— Супер!

Над нашими головами вдруг оглушительно бахнуло. Мы подняли головы — и замерли на миг.

— Папа… — тихо выдавила сестрёнка, и в её глазах заблестели слёзы.

Я выругался, прыгнул к Лене и, сбив с ног, накрыл её собой. Вокруг зазвенело, загрохотало, что-то увесистое прилетело мне в спину. Точнее — в рюкзак, не причинив вреда.

А потом всё стихло, только едва слышно всхлипывала сестрёнка.

Я механически поднялся. Всюду валялись почерневшие неузнаваемые обломки, битое стекло. Одну из старушек чудом не задело, только присыпало гарью. У второй в голове появилась вмятина — будто у спустившего воздух футбольного мяча.

Я с отстранённым равнодушием отметил, что должен быть шокирован. Но… Нет. Я поднял голову. Весь мир сузился до окон нашей квартиры. Они пылали, и к чёрному небу валил чёрный дым.

Внутри разом что-то оборвалось, в животе похолодело, и заворочался холодный склизкий комок. Лена поднялась на ноги, вцепилась в мою руку — и сжала пальцы с не-девчоночьей силой.

Голливудских криков «Не-е-е-ет!» и прочей театральщины не было. Мы… Мы просто охренели. В реальность происходящего не верилось совсем.

А потом среди запаха гари нос уловил резкую специфичную вонь. Как палёный пластик. Почти, но немного, неуловимо другую.

Я моргнул, возвращаясь в реальность, с силой запихнул в глубину сознания рвущие меня эмоции. Яркое синее свечение было повсюду: на стенах, на асфальте, на кузове припаркованной рядом «Газели». И во многих местах наружу уже лезли телесно-серые червы.