Седьмая чаша (сборник)
Шрифт:
Он взял со столика бутылку джина и сказал:
— Дела идут все хуже и хуже, Беба.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и глуповатой.
— Куда уж хуже, Борис… Как говорил покойный Жорж, я получила еще один удар судьбы.
— А я получил от судьбы анонимные письма, — сказал он зло. — Три.
— Анонимки? Эка невидаль! Ведь и я получила анонимные послания.
— Можешь показать?
Она встала и, слегка качаясь, пошла в соседнюю комнату.
— Попробуй растолкуй мне эту абракадабру. — Она потрясла в воздухе двумя надорванными конвертами и швырнула Боби.
Оба письма
— Чушь несусветная, верно? — спросила Беба.
— И мои не лучше. — Паликаров вытащил из кармана три конверта и подал их один за другим Бебе.
«Король умер. Ура, да здравствует король, если я смогу стать королем».
«Услышала лягушка, что подковывают вола, и тоже задрала ногу».
«Одному соринка в коньяке, другому — радость в душе».
— Твои не настолько глупы, — сказала Беба, возвращая письма. — А вот у меня действительно несусветная чушь.
— Это еще бабушка надвое гадала, — подумав, сказал Боби, после чего мстительно добавил: — Может, и в них смысл найдется.
— Так, — спросила Беба. — Что мы должны сделать?
— Откуда мне знать! Кабы знал, совета у тебя не спрашивал…
Они помолчали. Потом Беба схватила свои письма, встала и решительно направилась к двери.
— Ты куда это? — крикнул Боби.
— В милицию. Покажу письма Геренскому.
Смилов вошел в управление, неся в одной руке свой пиджак (жара была просто нестерпимой), а в другой — объемистую дорожную сумку. Он поднялся по лестнице и, даже не заходя в свой отдел, сразу же направился в кабинет Геренского.
— Желаю здравствовать! — отчеканил капитан.
Подполковник шутливо потянул носом.
— Чувствую запах соли и водорослей…
— Ваше обоняние может послужить укором любому служебному псу!
— Обойдемся без комплиментов. Ну, рассказывай мне, что слышно в Варне? И что делала вдова Даракчиева в промежутке от девятнадцати ноль-ноль четверга до девятнадцати ноль-ноль пятницы?
— Была на Золотых песках, и нигде больше! Ее алиби подтверждает целая толпа ее друзей, приятельниц, воздыхателей. Вот все по порядку. В четверг в девятнадцать ноль-ноль вдова нанесла визит самой лучшей местной парикмахерше. В двадцать один ноль-ноль, облаченная в элегантный вечерний костюм, вместе с дюжиной собутыльников отправилась в шикарный бар «Колибите». В высшей степени приятное заведение, товарищ подполковник, рекомендую вам его от всего сердца. Компания веселилась в баре до трех часов утра. Возвращаясь в гостиницу, они по пути захотели искупаться в море. В общем, около четырех утра Зина появилась в гостинице. А в девять компания была, как обычно, на пляже.
— И Даракчиева с ними?
— Естественно, с ними. Через час она пошла на Евин пляж — сейчас модно загорать в чем мать родила, — но оставила свою одежду у них. В шестнадцать ноль-ноль вернулась с Евиного пляжа. В это время все обычно
расходятся по своим номерам, но Зинаида вместе с двумя подругами и одним другом предпочла подремать у моря. И действительно, они дремали почти до семи вечера.— Значит, в пятницу она не была с компанией между четырьмя и девятью утра и между девятью и шестнадцатью?
— Эта арифметика настолько проста, что даже я ее одолел, — притворно вздохнул капитан. — Дальнейшие вопросы предвижу. Да, проверил в аэропорту. Первый самолет в пятницу утром должен был вылететь в двадцать минут шестого, но по каким-то причинам задержался до восьми, следующие вылетали каждый час. Фамилии Даракчиевой среди пассажиров не значится… Алиби подтвердилось и днем. Зина действительно была на Евином пляже. Во-первых, разговаривала с гардеробщицей, та ее хорошо знает, поскольку Зина всегда щедра на чаевые. А около двух часов дня Даракчиева была на почте, чтобы отправить мужу телеграмму. Ту самую, что подшита в дело.
— Оригинал бланка взял?
— Вот он. — Смилов вытащил синий листок и положил на стол перед Геренским. — Я тщательно сверил почерк. Телеграмма написана собственноручно Зиной, а приемщица отметила точный час подачи: четырнадцать двадцать… Так что вычеркнем вдову из списка подозреваемых?
— С величайшей радостью, Любомир, — согласился подполковник. — Ничего не найти — это тоже немалый успех.
— Предлагаю написать этот афоризм перед входом в управление, — сказал капитан.
Подполковник внимательно прочитал все пять писем, затем, положив их на край стола, сказал как бы в раздумье:
— Хватка у консорциума железная. На мелочи не размениваются. Анонимки, цианистый калий, кирпичи, летящие с последнего этажа…
— Кто-то старается нас оклеветать, товарищ Геренский, — оторопело ответил Боби. — Какой-то негодяй хочет, чтобы…
— Не торопитесь со своими выводами, — сухо прервал Паликарова подполковник. — Никакой клеветы я здесь не усматриваю. Несколько глупых предложений — и только. — По его лицу скользнула тонкая ироническая улыбка. — Совсем другое дело, если бы письма были присланы на наш адрес и в них выдвигались какие-то обвинения. Против вас. Или, например, против гражданки Дарговой…
Паликаров проглотил его намек и отвел взгляд, но тут в бой вступила Беба.
— Вы совершенно правы, товарищ Геренский. Но все-таки. Письма пугают, нервируют, не дают спокойно жить.
— Если даже у получателя чистая совесть?
— Именно поэтому и нервируют! — не задумываясь, ответила Беба. — Мне кажется, цель анонимщика ясна. Совершив два преступления, он хочет отвлечь от себя внимание.
— Почему же именно убийцу потянуло к перу и бумаге?
— А кто еще станет клеветать на честных людей? Кому это выгодно?
— Хотите сказать, что если вы оба получили эти письма, значит, вас нужно исключить из числа потенциальных убийц Даракчиева и Даргова?
— Мне кажется, — холодно ответила Беба, — все это вытекает не из моих слов, а из самих фактов.
— А если автор писем один из вас? — поинтересовался Геренский. — Сначала написал другому, а потом для отвода глаз самому себе?
Последовало продолжительное молчание.
— Говорил я тебе, Беба, зря мы суемся в милицию, — сказал наконец Паликаров.