Седьмая жизнь злодейки

— Что передал Юэ Линь? — спросил мой принц, закрывая за собой дверь покоев.

Я разжала ладонь, показывая крошечный ларец с резной змеей на крышке. Внутри мерцал порошок цвета лунной пыли.

— «Сон павлина» имитирует симптомы «лунной лихорадки». Будет очень похоже, будто я действительно отравлена. А это… — я достала из складок пояса флакон с изумрудной жидкостью, — всем известный и очень простой антидот, которым снимают отравление все лекари в столице. Приму его, когда враги поверят в свою победу. Чтобы все убедились, что это был яд, а не одержимость.

Ишель взял флакон, перекатывая его содержимое на свету. Его глаза сузились.

— Ты уверена, что успеешь? Если этот дурацкий «сон павлина» подействует слишком быстро или не так, как ты думаешь… не доверяю я травнику.

— Я знаю этот состав, — перебила я, касаясь его руки. — В прошлой жизни я его уже использовала в похожей ситуации. Часок слабости, небольшое расстройство желудка, а потом — будто ничего и не было. Идеальная ловушка.

Ишель вздохнул, проводя пальцами по моей щеке. Его прикосновение говорило больше слов — страх, гнев, бессилие. Но мы оба знали: другого выхода нет.

— Как мы найдем предателя? — спросил он, отворачиваясь к окну. За стеклом ливень выбивал ярость, словно сама стихия рвалась в бой.

— Дадим им шанс ударить. — Я подошла к столу, развернула свиток с планом покоев. — Завтра на пиру я должна остаться одна. Ни Цзинь, ни тебя, ни брата рядом не будет. Второй наследник и его люди наверняка постараются и придумают, как всех вас отвлечь. Кто поднесет мне отравленное вино, тот и будет нашей мишенью.

— Слишком рискованно. — Ишель ударил кулаком по низкому перламутровому столику. — Они могут использовать яд посерьезнее.

— Не станут. — Я провела пальцем по горлышку флакона. — Им нужен спектакль: демонстрация «одержимости», а не труп. Ли Сянь хочет публичности, а не смерти. Смерть слишком… тиха. — Вспышки молний на миг подсвечивали купола дворцовых павильонов. — А они жаждут грома. Им нужен шум, скандал, чтобы все увидели, как невеста наследника бьется в лихорадке, несет чушь и в ней «пробуждается зло». И все это — на глазах у придворных, у представителей родов, у самого императора.

— Значит, все сведется к вину? — мрачно уточнил Ишель.

Я кивнула, подтягивая к себе другой свиток — схему банкетного зала.

— Они подсунут чашу. Не отравленную насмерть, нет. Но такую, после которой начнутся галлюцинации, дрожь, жар, муть в глазах. Это будет «нечистая сила», «признак порчи». Они сделают так, чтобы девицы знатных родов, сидящие со мной по соседству, начали шептаться. Об этом позаботятся две заранее наученные шептуньи, ездившие с нами в паломничество. Они же намекнут, что такое со мной творится не в первый раз. А за ними и весь зал подхватит эту весть. Слухи, в отличие от стрел, летят беззвучно — и попадают прямо в сердце.

— И в этот момент… — Ишель прищурился.

— В этот момент заговорщикам самое время поднять вопрос моей одержимости и предложить подержать в руках серебряные реликвии императорского рода. Мол, чистая душой дева сделает это без каких-либо последствий для себя. А то зелье, которым меня планируют опоить, дает забавный, хотя и безвредный побочный эффект: стоит коснуться серебра — и мало того, что кожа в месте прикосновения почернеет, так еще и сам металл покроется патиной почти мгновенно. Представляешь, каков будет эффект?

Глава 43

— Тебя без разговоров объявят демоницей и хорошо если просто бросят в тюрьму, — Ишель сжал кулаки, — а не убьют сразу. Ни я, ни отец даже не успеем вмешаться.

— Именно. А раз моя демоническая одержимость будет считаться доказанной, то и ты, как мой жених и защитник, как человек, которого я спасла и, по слухам, вылечила, сразу окажешься под подозрением. Уверена, тебе тоже подмешают в пищу что-нибудь не очень вредное, что невозможно объявить ядом. Но при определенных условиях зелье себя проявит, и…

— …и я как минимум перестану быть первым наследником.

— Даже не сомневайся. Наша задача не просто сломать план противника, но обернуть его против них самих. Поэтому я не стану пить отраву, но с помощью зелья от дружеского травника весьма достоверно симулирую все нужные признаки. Враг должен быть уверен, что все получилось.

— А если…

— Никаких «если». Я просто не стану ничего пить и есть, буду только делать вид, не беспокойся. Когда же начнется представление с «одержимостью», все забудут о таких мелочах, как почти нетронутая еда на моей тарелке.

— Мне все равно не нравится подвергать тебя опасности, — насупился Ишель. Совсем как когда-то в детстве. Сейчас мне казалось диким и странным то, что я не узнала его сразу. Он сел рядом, тяжело выдохнув, и взял меня за руку. — Но у тебя все просчитано. Опять. И это пугает.

— Потому что ты все еще видишь во мне ту самую девочку из подворотни. — Я улыбнулась, переплетая пальцы с его. — А я — женщина. Женщина, которую шесть жизней убивали. Теперь моя очередь ходить по чужим сердцам в мягких туфлях…

Мы оба замолчали. Где-то вдали гром прокатился по небу, и на миг показалось, что сам дворец содрогнулся. За порогом собиралась буря. Но внутри было спокойно — хотя бы на эту ночь.

— Спи рядом, — прошептала я. — Завтра начнется спектакль. И нам нужно сыграть так, чтобы каждый, кто смотрит, поверил в ложь. А потом… в правду.

Ишель не ответил. Только притянул меня к себе, укрывая плащом. Его дыхание смешалось с моим, и в этом дыхании, в этой тишине перед бурей я нашла опору.

Завтра я упаду… чтобы встать выше всех.

* * *

Пир начался под перезвон цитр, под шелест фраз, за которыми скрывались ядовитые намерения. Воздух в банкетном зале был тяжел от благовоний и напряжения — того самого, что казалось сладким и липким, как недоваренный сироп. Я сидела на своем месте, облаченная в изумрудное платье с золотыми драконами, волосы собраны в сложную прическу с вплетенными нефритовыми шпильками. Рядом — ни Ишеля, ни брата. Только девицы из знатных домов. Именно те, чьи служанки шептали про «нечистую ауру» и «темную звезду на теле».